– Нет, – качает он головой, – ты права. Она действительно пока очень маленькая, я все понимаю. Все. Даже сам удивляюсь, что вы так хорошо меня приняли, но…
Он отворачивается, смотрит куда-то вдаль, за окна и будто даже за дождливую пелену. Так долго молчит, что я сомневаюсь, помнит ли он про меня. А потом выдает очередное признание:
– Я был уверен, что ей девятнадцать.
Киваю, хотя он и не видит меня.
Полина действительно выглядит на пару лет старше, тем более когда сильно красится. Кто-то легко ей даст восемнадцать, кто-то семнадцать, кто-то двадцать, а кто-то, как Славик…
И вдруг застываю от осознания.
Он не сказал «я думал», «я считал» или «мне показалось, что ей девятнадцать». Он сказал, что был в этом уверен.
Но как?
И почему именно девятнадцать?
Не успеваю найти хоть какой-то ответ или списать на случайность, когда Славик поворачивается, смотрит на меня и едва не сбивает с ног еще одним откровением:
– И только за день до того, как Полина привела меня познакомиться с вами, я узнал ее настоящее имя. До этого я был уверен, что встречаюсь с Алисой. – Невесело улыбнувшись, он салютует бокалом. – С тобой.
Славик делает еще один глоток и снова устремляет взгляд вдаль, как будто ему тяжело находиться здесь.
А может, и тяжело. Может, действительно так. Он в чужом доме, на чужой территории, а любимый человек, ради которого он здесь находится, вдруг говорит, что он мешает ему. Говорит или дает понять – суть одна.
Полина бывает резка, категорична, иногда совсем не думает, о чем и кому говорит. К тому же сейчас в положении, что не сделало ее мягче.
Славик мог понять что-то не так, а мог сказать совсем не то, что имел в виду, и тогда его не поняла я. Но прежде чем я нахожу логичное оправдание тому, что услышала, пазлы, забытые, казалось бы, лишние, начинают складываться и я озвучиваю то, что теперь вижу на них:
– Знакомство.
Славик кивает.
Месяца четыре назад Федор Иванович попросил меня занести кое-какие документы и деньги бригадиру строителей, которые работали в его новом доме. За мной уже приехал Лука, он торопился и был не сильно рад, что нужно еще куда-то заезжать по пути. Рядом крутилась Полина и, услышав его ворчание, неожиданно вызвалась сама выполнить просьбу отчима. Нет, это не могло стать причиной путаницы, даже с учетом того, что Федор Иванович, я слышала, отзвонился бригадиру и сказал, что подъеду именно я.
Не могло, если бы Полина, сообразив, что бригадир принимает ее за меня, не решила ему подыграть.
Зачем? Вот в чем вопрос. И почему так долго тянула с признанием? Из-за возраста? Влюбилась и боялась сказать, сколько на самом деле ей лет?
– Федор Иванович не раз рассказывал о женщинах, для которых строится дом, – говорит Славик, будто считав мои мысли. – Я знал имена, знал, что старшей, Алисе, девятнадцать, знал, что приехать должна именно ты…
Он переводит задумчивый взгляд на меня.
– Имя, возраст, пишет она истории по ночам или нет, является ли лучшей на курсе института – все это уже не имело значения, когда она призналась, что солгала, – заметив, как на меня подействовали его слова, пытается улыбнуться. – Не бойся. В ее придуманном образе все равно было много ее настоящей. Я люблю не тебя, а ее. Ее и ребенка.
Поставив бокал, он поднимается, обходит меня и направляется к выходу. И я чувствую, что он идет не курить.
– Ты куда? – спрашиваю, когда уже подходит к двери.
– Хочу, чтобы они отдохнули, – поясняет он просто и выходит на улицу.
Мне хочется подняться к Полине и хорошенько встряхнуть ее, чтобы очнулась, чтобы перестала строить из себя принцессу, которая может топтаться туфельками по людям, которые ее любят и пытаются угодить. Но ссора ни к чему хорошему не приведет, сестру не исправить, разве что сама захочет открыть глаза наконец.
А медлить нельзя. Один глоток коньяка или два – неважно, иногда, когда в таком состоянии, и этого слишком много.
– Послушай, – хватаю его за руку уже на ступенях, – тебе самому не мешает отдохнуть. А Полина… это гормоны, переживание, возраст – все вместе.
– Намекаешь, что кому-то нужно быть старше и терпеливей? – остановившись, улыбается он.
– Было бы очень неплохо.
Он кивает, достает сигарету, взглянув на меня, собирается отойти, но я снова его останавливаю:
– Ты мне не мешаешь.
И по мелькнувшей грустной улыбке понимаю, что зря сказала именно эти слова. Потому что он хотел бы услышать их от другой. Но я действительно не хочу, чтобы он садился за руль в таком состоянии или отходил в сторону и, возможно, снова прокручивал в голове неосторожные фразы моей сестры.
Сажусь на ступеньки, рядом садится и он – с подветренной стороны, чтобы дым уходил в сторону. Так и сидим, глядя на дождь, который разбивается о ступени, пытается приблизиться к нам, а не может.
– Вот ты где, – слышу за спиной недовольный голос и от неожиданности даже чуть дергаюсь. – А я-то думала, ты без меня скучаешь, вот вышла, а ты…