Мой сын – серийный убийца. История отца Джеффри Дамера

– Точно больше одного, – сказал Бойл. – Никто не знает, сколько их. Может быть, трое, может, больше. Полиция также нашла несколько удостоверений личности в квартире Джеффа. Очевидно, молодые люди, – на мгновение он, казалось, был ошеломлен самой информацией, которую выдал. – Я не могу поверить, что это тот самый Джефф, которого я знал. Вы когда-нибудь разговаривали с его надзирателями по условно-досрочному освобождению?

– Да.

– Они не заметили в нем ничего подобного? Не предполагали, что он может сделать что-нибудь вроде этого?

– Насколько мне известно, нет.

В голосе Бойла звучало недоверие, но он быстро перешел к следующему пункту.

– Хорошо, дайте мне еще час, и я постараюсь получить больше информации от полиции.

Следующие два часа Бойл звонил в полицию несколько раз, но так и не смог пролить свет на ситуацию Джеффа. Таким образом, когда я наконец добрался до Шари, у меня было не больше информации, чем утром.

Ранее в тот день мы уже говорили с ней о Джеффе после первого разговора с полицейским в его квартире. Мы оба согласились, что Джефф, вероятно, снова попал в беду из-за растления. Это серьезное обвинение, очень серьезное… но ничего даже близко похожего на то, что вывалил Бойл.

– Полиция интересуется Джеффом из-за убийства, – сказал я ей.

– Самоубийства? – ошарашенно переспросила Шари. Мысль о том, что мой сын мог быть причастен к убийству, не помещалась в ее голове. – Джефф пытался покончить с собой?

– Нет, – сказал я и повторил медленно: – Убийства.

Затем я добавил единственную деталь, которая могла бы быть более шокирующей.

– Больше, чем одно. По крайней мере три.

Три.

Три убийства.

По крайней мере.

Что делает отец с такой информацией?

Я сделал то, что делал всегда. Погрузился в странную тишину, которая не была ни сердитой, ни угрюмой, ни печальной, а просто оцепенением, ужасной, невыразимой пустотой. Ошеломленный и неспособный справиться с мыслями, которые вихрем проносились в моей голове, я машинально вернулся к рутинной задаче, которую выполнял непосредственно перед звонком моей матери, в данном случае редактированию методов анализа для кремнезема. Послушно, тщательно, с глубочайшей концентрацией я сосредоточился на вопросах химической методологии.

У меня кружилась голова от всего, что мог натворить мой сын, от всех оставшихся без ответа вопросов о его преступлениях или даже от причудливого видения множества полицейских чиновников, роящихся в доме моей матери, но я настойчиво возвращался к единственному островку стабильности и предсказуемости в моей жизни: убежищу моей лаборатории.

В течение всего этого долгого дня я никому не рассказывал о том, что случилось с Джеффом. Вместо этого я просто старался сохранять спокойствие, вести себя так, как будто ничего не произошло. Вокруг меня мои коллеги смеялись, шутили и занимались своими обычными делами. Мой коллега по офису рассказывал о некоторых результатах аналитических отчетов, спрашивал, были ли готовы конкретные образцы или нет. Я отвечал на его вопросы с твердым профессионализмом, который в тот момент казался единственной бесспорно надежной чертой моей жизни.

Следующие несколько часов мой внутренний мир приобрел зловещую атмосферу темной и отчаянно охраняемой тайны. Однако это было не новое для меня чувство – с годами я к этому привык. В 1988 году, когда Джеффа арестовали за растление малолетних, я также держал это в секрете. Я также скрывал все остальное, что узнал после этого. Я держал в секрете предыдущий арест Джеффа за непристойное поведение. Я скрывал его гомосексуальность, его пристрастие к порнографии, его кражу манекена из универмага, все держал в секрете. Я сам не замечал, как умолчание начало окутывать мою жизнь, превращая самую глубокую ее часть в эдакий тайник в подвале.

Теперь этот тайник секретной, тщательно охраняемой жизни вот-вот грозил взорваться. Сама мысль о таком внезапном, ужасном и глубоко личном разоблачении ввергала меня в когнитивный диссонанс.

Я не терял связь с реальностью окончательно. Например, я не надеялся, что внезапно зазвонит телефон, и кто-то скажет: «Первое апреля, никому не верь». Я просто старался свести к минимуму информационный обмен с окружающим миром. Я позволил себе поверить, что, хотя Джефф мог быть замешан в убийстве, он не был настоящим убийцей. Я принял тот факт, что, возможно, кто-то действительно был убит в квартире Джеффа, но я стоял на том, что убийство могло быть совершено не Джеффом. Возможно, моего сына подставили. Возможно, все улики против него были косвенными. Возможно, Джефф только обнаружил тела и из-за этого случайного открытия оказался в центре серии убийств, к которым не имел никакого отношения. Я отчаянно пытался удержать своего сына в роли жертвы, человека, который по несчастью попал в ловушку ужасных обстоятельств.