Мой сын – серийный убийца. История отца Джеффри Дамера

Но мое возвращение к нормальной работе было не таким легким, как я себе вообразил. В воскресенье вечером я позвонил директору по персоналу. Он рассказал мне, что в среду в лабораторию прибыл караван фургонов с разных телеканалов со спутниковыми антеннами. Они заняли почти всю транспортную развязку. На второй день пришло меньше людей, но директор считал, что для меня лучше остаться дома.

– Наверное, тебе стоит остаться в Огайо, пока мы не убедимся, что все утихло, – сказал он.

И вот в то утро понедельника ни Шари, ни я не пошли на работу. Вместо этого мы остались дома, слушая непрекращающиеся телефонные звонки. Обычно звонок телефона казался мне приятным звуком и уж точно никогда не виделся раздражающим. Но не сейчас. Телефон будто стал тем единственным тупым ножом, которым внешний мир мог дотянуться до нас.

С самого начала звонки, которые мы получали, сильно отличались по характеру от писем, которые стали присылать позже. Иногда мы получали сообщения от людей, предлагавших нам свои дома в качестве убежища, а также сообщения с искренним сочувствием или пониманием. Но чаще все было ровно наоборот – звонила телевизионная сеть, газета или журнал, и все они отчаянно нуждались в сюжете. В других случаях это был адвокат, просивший разрешения представлять Джеффа в суде, или психиатр, или психолог, добивающийся доступа для его обследования. Изредка это было что-то похуже, например, люди, которые были одержимы Джеффом, желавшие поговорить с ним, увидеть его.

* * *

Через несколько дней после ареста Джеффа всплыл еще один ужасный аспект его убийств – расовый фактор.

С самого начала было очевидно, что почти все жертвы Джеффа – чернокожие мужчины, и многие люди из-за этого видели в нем расового убийцу, человека, который намеренно выбирал чернокожих жертв. Из всех обвинений, которые были выдвинуты против Джеффа, это было единственное, которое, как я считал, абсолютно не соответствовало действительности. Мой сын совершал ужасные поступки, и хотя в то время я не знал, насколько ужасными были некоторые из них, его убийства не были расовыми. Он хотел видеть с собой тела, мускулистые мужские тела. В этом смысле для меня все было просто. Цвет их кожи не имел для него ни малейшего значения.

Однако было много людей, которые просто не верили в это. Они видели лица жертв Джеффа, и тот факт, что большинство из них были чернокожими, заставил сделать их свои собственные выводы. К этим выводам пришло большое количество людей, даже некоторые знаменитости, но это была не та идея, которую я мог принять. Это правда, что было много вещей, которых я не знал и никогда не узнал о Джеффе. Но я знал, что он был сумасшедшим. Я мельком видел это безумие и знал, что его преступления не имели ничего общего с расой, но только с этим безумием. Он охотился на молодых чернокожих мужчин просто потому, что на них легче всего охотиться. Многие из них были бедны и поэтому нуждались в жалких пятидесяти долларах, которыми Джефф заманивал их. Другие жертвы просто были доступны по соседству, рядом, и он воспользовался тем, что они были под рукой. Я рассматривал убийства Джеффа именно в таких терминах – скорее аналитически, чем эмоционально.

Но другие люди видели его преступления совсем иначе, и в последующие дни они провели митинги с призывами уволить начальника полиции Милуоки вместе с офицерами, которым в разное время не удавалось поймать Джеффа.

Город оказался на грани взрыва, и когда я наблюдал, как нарастает напряжение в Милуоки, мне казалось непостижимым, что мой сын мог быть причиной чего-то настолько грандиозного. Я помнил только пассивного и невзрачного молодого человека, неудачника почти во всем, что он когда-либо пробовал, замесчика на шоколадной фабрике – должность едва ли выше заурядного чернорабочего. Теперь он не только прославился, но и стал катализатором тысячи различных событий. Мне казалось, что всю свою жизнь он был маленьким. Были времена, когда он казался таким маленьким, таким незаметным, что я его почти не видел. Теперь он был гигантом, публичной личностью, вокруг которой вращались огромные силы. Как это мог быть тот самый Джефф, который говорил невнятными фразами, который продавал кровь за спиртное, который бормотал свое характерное «прости» при каждой провинности, а затем ускользал, смущенный и пристыженный? Как мог такой маленький и незначительный человек раздуться до таких размеров с такой молниеносной скоростью? Как могла такая серая, неухоженная и в целом жалкая фигура вызвать такую одержимость? Никогда еще огромная пропасть, разделявшая то, кем был Джефф, и то, что он сделал, не казалась более огромной.

* * *

В то время, конечно, мне и в голову не приходило, что Джефф был не одинок в своем превращении в знак, в символ, в нечто большее, но что мы с Шари проходили через тот же процесс.

Но шли дни, и мы оба поняли, что тоже стали наделяться качествами, превышающими наши жизненные силы, что приобрели неожиданное значение для огромного количества людей, которых никогда не встречали и никогда не узнаем.