Мой сын – серийный убийца. История отца Джеффри Дамера

Оказавшись в Центре безопасности, Бойл и один из его помощников провели меня в пустую комнату со стенами, выкрашенными в светло-желтый цвет, длинной скамьей и столом. Некоторое время я ждал в тишине, пока Бойл и его помощник занимались бумагами, повернувшись ко мне спиной, чтобы дать мне как можно больше уединения.

Джеффа привели через несколько минут. За все эпизоды его алкоголизма, в самые жестокие моменты его долгого падения я никогда не видел его таким изможденным, таким слабым, таким сломленным, таким потерянным. В наручниках, небритый, с растрепанными волосами, одетый в свободную тюремную одежду, он вошел в комнату как какой-нибудь персонаж дешевой тюремной драмы.

Он не выказал никаких эмоций, когда увидел меня. Не улыбнулся и не проявил ни малейшего радушия.

– Думаю, на этот раз я действительно готов, – вот и все его слова.

Затем он еще раз повторил рефрен всей своей жизни, прожитой как одно длинное извинение:

– Мне очень жаль.

Я шагнул вперед, обнял его и заплакал. Пока я сжимал его плечи, Джефф стоял на месте, по-прежнему не проявляя никаких эмоций.

– Как поживает бабушка? – спросил он, когда я отпустил его.

Именно тогда и начался наш разговор, совершенно типичный для нас в своей невыразительности, в отрывистых фразах, в многообразии уверток, с помощью которых мы скатывались к тривиальности; разговор, в очередной раз избегающий осознания серьезности, которую приняла наша жизнь, избегающий осмысления того факта, что оба мы теперь находились в одном бесконечном кошмаре.

– У нее все хорошо, – сказал я ему. – Она передает тебе привет.

Он выглядел так, словно чувствовал, что не заслуживает этого.

– Я действительно сожалею обо всех неприятностях, которые я ей причинил, – сказал он.

– Ну, с ней все будет в порядке, – сказал я ему. Солгал, пожалуй. – Однако у нас были некоторые проблемы в доме. Вокруг было много репортеров, что-то в этом роде.

– Так они действительно вас беспокоят?

– Еще как. Кстати, бабушкин дом забросали яйцами.

Он непонимающе уставился на меня. Я непонимающе уставился на него.

– Нам помогает полиция, – добавил я через мгновение. – Они делают все, что в их силах.

– Ну, может быть, все репортеры через некоторое время уйдут.

– Может быть.

Последовало долгое молчание, никто из нас не произнес ни слова, затем Джефф коротко, без всякого выражения кивнул, будто слегка подернувшись.

– Розы выглядят отлично, – сказал я ему, – те, что ты посадил.

– Это хорошо.

– Желтые и красные.

– Это хорошо. У меня получился хороший сад.

– С кошкой все в порядке. Она вечно требует, чтобы ее наглаживали.

Джефф кивнул.

– Ты же знаешь, как ей это нравится.

– Да.

– Она всегда напрашивается на поглаживания, – сказал я. – Помнишь, как ты это делал раньше?

Он молча уставился на меня.

Я пожал плечами и больше ничего не ответил.

– Я не знаю, что сказать, – произнес наконец Джефф.

– Я тоже не знаю.

– На этот раз я действительно облажался.

– Да, ты это сделал.

– Я действительно все испортил.

– Ну, тебя все еще можно вылечить, Джефф, – сказал я ему. – Я действительно не понимал, насколько ты болен.

Джефф ничего не ответил.

– Тебе нужна помощь, Джефф.

– Наверное, – сказал он ровным голосом.

– Нам просто нужно убедиться, что ты получишь какую-то помощь.

Он кивнул.

– Ну, знаешь, психологическая помощь.

– Да, типа того.

– Может быть, тебе станет лучше, Джефф.

– Может быть.

– С профессионалами, людьми, которые могут тебе помочь.

Джефф, казалось, едва слышал меня.

– Как там Шари? – спросил он, хотя и без всякого интереса.

– Прекрасно.

– Хорошо.

– Она передает тебе привет.

– Хорошо.

– Она дома, в Огайо.

– Она не приехала?

– Нет, пока нет.

Он замолчал на несколько секунд, а потом вдруг выпалил:

– Здесь плохо кормят.

– Серьезно?

– И спать не дают. Тут все вокруг кричат.

– Ну, просто делай все, что в твоих силах, – сказал я ему.

– Они все время держат свет включенным.

– Что ж, постарайся заснуть.

– Хорошо.

– Тебе нужно поспать.

Он на мгновение задумался, как будто перебирая события последних нескольких дней, затем закатил глаза к потолку:

– Я действительно напортачил.

– Да, но мы с Шари будем рядом с тобой, Джефф.

– Я сожалею, папа, – сказал он снова абсолютно без эмоций, с той же мертвенностью в голосе. Казалось, он не понимал огромных последствий того, что совершил. – Я сожалею.

Сожалеешь?

Но о чем?

О людях, которых ты убил?

О страданиях их родственников?

О том, что мучил свою бабушку?

О том, что разрушил собственную семью?

Невозможно было точно сказать, о чем сожалел Джефф.

Именно в этот момент я действительно увидел весь характер безумия моего сына, увидел его воочию, физически, как если бы это был шрам на его лице.