Мой тантум. Книга аквамариновая

Обернулся на голос, понял, что говорит с нами один из Трех, точнее, Спрашивающая. Я в порыве какой-то нечеловеческой благодарности, поклонился ей и выдал самую широкую из всех своих улыбок!

Динь отмерла и пискнула.

— Что?!! — ее голос был непередаваем!

Там и испуг и стыд и изумление и черт еще знает что!

Спрашивающая ушла.

Ну, все, Динь, хана тебе. Я уже мысленно начал придумывать залп позабористее, понимая, что девочка моя сейчас просто девочка и никакая не тантум. Без проблем! Если нужно снова ее завоевать, я это сделаю! Как там… цветы, конфеты, плюшевый медведь, поцелуйки и далее по плану. Я готов был и гору свернуть и даже пойти на свидание с Габунией, если бы это помогло мне тупо совратить Динь и уложить ее в мою постель!

— Лакренция, отомри. Я же не зверь какой… Дам тебе пару минут. Подумать, раздеться, ну и всякое такое, — я стал надвигаться на нее с самой зверообразной своей рожей.

Я болтал все это только для того, чтобы поймать ее взгляд. Хоть какой, без разницы! Нежный, злой, я готов был даже на бессмысленный с пусканием слюны!

Ну, она и посмотрела… Взгляд был горестный и виноватый! Это еще что?

Динь подошла ко мне и, застыла в нерешительности, кусая губы (вот, черт, главное не смотреть на них). Потом, очень аккуратно, положила свою ладошку мне на грудь, туда, где была руна. От ее прикосновения я задохнулся и принялся уговаривать себя не сцапать ее, не прижать покрепче.

Она стояла и прислушивалась к себе, и я понял, что она хочет убедиться, что ненависти больше нет! Давай, Динь, быстрее! Все уже хорошо! Так я понукал ее мысленно, стоя смирно, как примерный…э…конь? Жеребец? Тьфу. Я идиот. О чем я думаю? Девочка моя, просто я очень по тебе тосковал. Моя «истерика» рвалась наружу. Я готов был жахнуть! Даром, словом, кулаком! Динь, вернись скорее!

Динь очень тяжело вздохнула, положила свою золотую головку мне на грудь и…..расплакалась! Честно. Огромные такие слезины катились по ее прекрасному личику и капали на мою рубашку. Я поскорее обнял ее и принялся гладить по волосам. Она так всхлипывала, что я сам чуть не разревелся. Утешая, начал целовать ее в макушку, поняв, что другого я позволить себе не могу, потому, что ей вообще не до этого.

Рыдала она долго. А мне было…не знаю как. Я счастлив был впервые за очень долгое время. Я гладил свое чудо по волосам и улыбался, понимая, что эти ее слезы приносят ей самой невероятное облегчение. Динь, плачь, если хочешь. Я даже могу плакать вместе с тобой. Только стой вот так рядом со мной. Она никогда надолго не вваливалась в горе. И сейчас, закапав слезами всю мою рубашку, сказала.

— Ин, ты отвезешь меня на Корте? Я была там с Федей и Гошей, но так ничего и не заметила. Там красиво очень, весело. Все поют и танцуют. Я тоже хочу так. И еще зимой в Сульчи, ладно? Там высокие сосны и много снега. Я там была без тебя, и хочу посмотреть на всю эту красоту твоими глазами. Вместе с тобой без ненависти, ужаса и боли. А еще в Седзё, там ты без меня был и я хочу видеть то, что видел ты, когда меня не было рядом. Тебя не было со мной на Мисаи, Мазори, Сергиевой Пустоши, Горсуново… И еще я заплакала тебе всю твою рубашку, прости.

Ответить я не смог… Меня проняло, до такой степени, что я уже ничего не соображая от жалости к ней, к себе и понимания, что весь этот ужас разлуки окончен, схватил Динь за руку и побежал на выход. Я несся, ничего не соображая. Бедная Динь летела за мной, словно воздушный шарик за Пятачком! Кажется, по дороге она обронила сумочку. Но, я не мог больше оставаться в этом кошмарном здании. Мне нужно было на воздух, потому, что я чувствовал- сорвусь, заору, или еще хуже, разрыдаюсь как сама Динь.

Мы выскочили на улицу, остановившись на ступенях здания суда. Я схватил ее, прижал и меня накрыло….

— Динь! Мне без разницы куда! Хоть на луну!!!! Я отвезу тебя, куда захочешь! И куда не захочешь! Но, только с тобой! Больше не минуты без тебя, ты поняла меня, козявка рыжая??!!! — я орал все это уткнувшись носом в ее кудри, обнимая ее так, что хрустнуло что-то, ее ножки повисли в воздухе, туфельки слетели.

Сама Динь громко плакала мне в ухо, пытаясь обнять меня, но не могла, потому, что я сграбастал ее, не давая воли ее ручкам. Вот так и стояли.

И еще, я сам не знал, что умею плакать. Не так, как Динь. Я тупо выл без слез на всю улицу, выпуская всю трехлетнюю боль, которая была во мне, убивала меня. И Динь.

Потом мы оба, обессилев, плюхнулись прямо на лестницу, на которой стояли. Динь, прижатая ко мне моей же левой ручищей, пискнула задушенно! Правой я держался за ступени, чтобы не упасть и ошалело оглядывался вокруг. А посмотреть было на что…