Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Как известно, Баланчин завещал свои спектакли балеринам и танцовщикам New York City Ballet. «Symphony in C» принадлежала Джону Тарасу. Приехав в Москву и придя в Большой театр с каким-то пакетом в руках, Тарас первым делом спросил в дирекции: «А где здесь Цискаридзе?» Последовала немая сцена из гоголевского «Ревизора». Откуда Тарас знает фамилию Цискаридзе да еще привез ему посылку, в театре понять не могли. Никто бы не поверил, что ее мне передала сама мадам Ирен Лидова́…

Эмигрировав в Париж из Санкт-Петербурга в начале XX века, Ирен Каминская, в замужестве Лидова́, училась в балетной студии у О. И. Преображенской, потом закончила Сорбонну, занялась журналистикой, вышла замуж за впоследствии знаменитого балетного фотографа, Сержа Лидо, была долгие годы пресс-секретарем в труппе маркиза де Куэваса, имела прямое отношение к открытию таланта Ролана Пети и многому, многому другому. В завершение скажу, что Лидова́ долгие годы являлась главным балетным критиком Франции.

Где-то за год до описываемых событий я неожиданно получил письмо от мадам Лидова́, в котором она сообщала, что видела меня на видео в балете «Жизель» и что я ей очень понравился. Далее стоял ее номер телефона и приписка: «Пожалуйста, позвоните мне». Я позвонил. Выяснилось, что Ирен очень дружна с Е. С. Максимовой и В. В. Васильевым, которые посылали Ирен записи своих спектаклей. Увидев меня в «Жизели», она сказала: «В жизни моей был только один Альберт после Нижинского – Серж Лифарь, теперь появился второй» – и написала мне письмо.

Позвонив Ирен, первое, что я услышал: «Николай, я знаю, вы были в Париже, почему вы не пришли ко мне в гости?» – «Ирина Сергеевна, извините, но я не мог себе представить, что к вам можно прийти в гости!» – и услышал в ответ: «Вот Лопаткина с Вишнёвой ко мне в гости приходили!» Она была такой «знатной испанской уткой», как в сказке моего любимого Г. Х. Андерсена, которой, приехав в Париж, надо было обязательно нанести визит. В общем, у нас с Ириной Сергеевной начался эпистолярный роман.

Джон Тарас летел из Нью-Йорка в Москву через Париж. Он, естественно, зашел к Ирен, которая сложила для меня сумку подарков: книги, фотографии… Два дня до премьеры «Симфонии до мажор» Тарас с нами репетировал. Балет прошел на «ура». Тарас был очень доволен, очень нас с Машей хвалил.

23

В конце апреля пришло известие, что я в очередной раз выдвинут на «Benois de la Danse» за балет «Раймонда». И снова мне объяснили – вы не имеете права ехать. Спрашиваю – почему? Ответ: «К Григоровичу ездить нельзя». Вручение премии выпало на выходной день в театре, я сел в самолет и полетел в Берлин, где проходила церемония. Компания «победителей» выглядела более чем внушительно: этуаль Парижской оперы Элизабет Платель, хореографы Иржи Килиан и Джон Ноймайер, я.

О том, как в честь 90-летия С. Б. Вирсаладзе я танцевал «Щелкунчик» в ГАБТе, уже рассказано. А вот Ю. Н. Григорович отпраздновал юбилей друга и соавтора в Тбилиси. Он подарил театру им. З. Палиашвили версию «Щелкунчика», не взяв за постановку ни копейки. Юрий Николаевич позвонил мне и пригласил ее станцевать. Я с радостью принял предложение, выбрав в партнерши Наташу Архипову. Премьеру назначили на 19 июня. В этот день в ГАБТе должно было идти «Лебединое озеро», в партии Короля стояло имя другого исполнителя, не моя очередь. Как только в театре стало известно, что я собираюсь в Тбилиси, чтобы танцевать у Григоровича, на афише тотчас появилась моя фамилия.

Естественно, я пошел выяснять, в чем дело, и услышал: «Тебе просили передать: если ты полетишь к Григоровичу, ты будешь уволен». Я понимал, что это не пустые слова, но как сообщить о том в Тбилиси? Во мне все кипело от обиды, я ходил из угла в угол, совершенно не понимая, что делать. Внезапно раздался телефонный звонок, слышу голос Юрия Николаевича: «Коль, у нас такое дело, декорации не успевают сделать. Вместо девятнадцатого мы спектакль перенесли на двадцать восьмое». Господи, спасибо! Конечно, я ничего Григу рассказывать не стал. 26 июня у нас закрывался сезон, значит, 28 июня черта с два меня могли остановить и уволить!

Тбилиси для Григоровича – особенный город. Он часто приезжал туда с Вирсаладзе работать над новыми спектаклями. Сулико Багратович имел чудесный дом с двориком рядом с проспектом Шоты Руставели. И дух у этого дома – настоящий старый Тбилиси. Он наполнен множеством ценных, уникальных, с художественной точки зрения, предметов. Но это не музейный антиквариат. На столе – старинная посуда с серебряными приборами, бокалы, вазы – всем этим пользовались повседневно, а не доставали из буфета по торжественному случаю. В доме разместилась уникальная библиотека: книги о живописи, архитектуре, балете, вообще обо всем на свете. Вирсаладзе ушел из жизни в возрасте 80 лет, то есть десять лет назад, но дом, благодаря стараниям его племянницы Мананы Вирсаладзе, сохранил атмосферу, которую там создал Сулико.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное