Мой театр. По страницам дневника. Книга I

На приеме, кроме театральных, присутствовали какие-то высокопоставленные персоны. Ко мне подошла уже знакомая рыжая дама из примерочной, оказавшаяся той самой всемирно знаменитой Вивьен Вествуд. «Что вы делаете в балете? – прямо, без подходов заявила она. – Зачем вам это? Вы можете зарабатывать миллионы, у вас внешность – какой не бывает, такие прекрасные пропорции…» В общем, она мне спела «осанну». А я слушал и про себя думал – о чем вы? Во-первых, я сильно сомневался в достоинствах собственной внешности. Во-вторых, у меня – профессия, карьера, коммуналка, интриги и колонны Большого театра! Прямо как в анекдоте, когда Стивен Спилберг попадает случайно в российскую провинцию и там в театре видит гениального актера. Он приглашает его сниматься у себя в новом фильме за огромные деньги. Тот спрашивает, когда съемки, и, услышав дату, разводит руками: «Нет, не могу! У меня елки!» Так и я. Какой такой подиум?! Вот дурак! Вивьен Вествуд протягивала тебе руку, взял бы хотя бы ее телефон, на худой конец – автограф! На память от того вечера у меня осталась только газетная вырезка с фотографией, где я стою с Вествуд в подаренном мне костюме.

Подарочный look от Вествуд достался только мне. Через какое-то время в отель привезли эти вещи, новые, совершенно нетронутые, сшитые специально для меня. Костюм, как я понял, был очень дорогой, когда я его в номере у себя разглядывал, грешным делом подумал – лучше бы деньгами дали, потому что стоил этот наряд гораздо больше, чем я заработал тогда в Лондоне за все гастроли, вместе взятые. Среди пакетов обнаружилось письмо от Вествуд, в котором она извинялась, что не может подарить обувь, которую я надевал, поскольку она ношеная, а новых туфель моего размера не оказалось… В конце послания стояла замечательная приписка: «Желательно, чтобы вы, если будете это носить, надевали костюм с туфлями на высоком каблуке».

27

Прямо из Лондона я улетел в Словению и Хорватию. Н. А. Долгушин пригласил меня танцевать с его труппой балета Санкт-Петербургской консерватории «Спящую красавицу», моей партнершей была Н. Семизорова.

В партии Авроры Долгушин не переставил ничего, но открыл все купюры. Нина безумно раздражалась, все повторялось по восемь раз. А у меня в Дезире только финальное pas de deux в классической редакции, остальная хореография новая, сочиненная Никитой Александровичем. Но я же честный мальчик, выучил все. Долгушин расцвел, когда понял, что я готов и станцевал все сразу. Он ругал своих артистов, которые постоянно что-то путали, и ставил им меня в пример, мол, посмотрите, как надо относиться к делу.

Я видел Долгушина на сцене раза три-четыре в «Жизели», когда учился в Тбилисском училище. Он был уже зрелым артистом, с очень красивой фигурой, и еще, что меня, ребенка, поразило, делал в вариации Альберта entrechats six. А исполнять эти сложнейшие «заноски», когда в воздухе за один подъем положение ног меняется шесть раз, не каждый может.

Готовя эту партию, я как-то заикнулся при Улановой про entrechat six. «Коленька, на кладбище никто не прыгает как кузнечик», – сказала, как отрезала, она. Репетируя с Фадеечевым, я вновь заговорил об entrechat six: «Николай Борисович, про меня «обоСреватели» в газете пишут, что я их не делаю, потому что у меня техники не хватает». – «Ну, если ты, Коко, хочешь глупо выглядеть, то иди и делай свои entrechats six». – «Вы разрешите?» – «Нет».

В год, когда я номинировался на «Золотую маску», Долгушин входил в жюри, пришел на нашу «Жизель» в Большой театр. После вручения наград Никита Александрович подошел ко мне прямо на сцене и предложил станцевать Дезире в его «Спящей красавице». Так и познакомились.

Мы выступали в Любляне и в Пуле. Недалеко оттуда, в окрестностях Порича, находится деревушка Висинада. В ней некогда родилась знаменитая танцовщица середины XIX века, первая исполнительница Жизели – Карлотта Гризи. Сейчас это Хорватия, раньше территория принадлежала Италии. Мы с Долгушиным специально ездили туда, посмотрели на дом, где Гризи родилась. Он сохранился. Внешне – ничего особенного, дом как дом, но само место очень живописное.

Никита Александрович был очень интересным, эрудированным человеком, замечательным рассказчиком. После этих гастролей он ко мне очень проникся, приезжая в Москву, всегда звонил, бывал в гостях в моей коммунальной квартире. Он, эстет, наверное, был потрясен обстановочкой заслуженного артиста – четырнадцать квадратных метров, заваленные книгами, кассетами, и кровать на все оставшееся пространство.

Долгушин обычно приходил с бутылкой хорошего вина и с какими-то подарками, мы много говорили о балете и нашей профессии. Он считается одним из лучших исполнителей «Легенды о любви», тем приятнее было услышать, что мой Ферхад ему очень понравился. Я тогда не знал историю отношений Никиты Александровича с Кировским театром. К. М. Сергеев, руководивший труппой, Долгушина не переносил, ревновал к его молодости и таланту. И не его одного, Григорович в том же ряду находился.