Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Сразу после старого Нового года, 15 января, мы небольшой группой во главе с В. В. Васильевым вылетели на Бермудские острова. Оделись все довольно легко, в куртки, в лето же летим. Васильев и Максимова своими рассказами о том, что они много лет пытались туда попасть, но никак не удавалось, еще больше разжигали наш интерес к таинственным местам, Бермудскому треугольнику, в котором исчезают самолеты и корабли.

Но из лондонского Heathrow, куда прибыл наш московский рейс, мы поехали в аэропорт Gatwick неправильной дорогой и опоздали на свой рейс. Регистрация закрылась, когда мы подбежали к стойке. Никакие уговоры, что мы – Большой театр, не помогли. Самолет улетел без нас, следующий ожидался только через неделю. Оказалось, что попасть на Бермуды мы можем только одним способом – через Канаду, в Торонто полагалось пересесть на какой-то «кукурузник». Но ни у кого в группе не было канадской визы. На календаре 16 января, на 17 января назначен наш первый концерт.

Переночевав в Лондоне, утром мы вылетели в Торонто. Когда спускались с трапа самолета, стало понятно, что температура минус 20. Из-за отсутствия виз нельзя было даже войти в здание аэропорта, считающееся территорией Канады. Все теплые вещи остались в недоступных чемоданах, уехавших на пересадку. Наконец мы погрузились в «кукурузник»…

Приземляемся, смотрю – а за иллюминатором странный пейзаж: солнца нет и в помине, на серой воде волны с барашками. Стало понятно, что купальники и солнечные очки мы везли зря. Неделя наших гастролей пришлась на самое холодное время на Бермудах, спасибо импресарио!

Прилетели туда около 13.00, а в 19.00 надо танцевать. Вышли получать багаж, уже стоять никто не мог на ногах, сутки в дороге, а присесть некуда. На весь вестибюль стоит только одно инвалидное кресло. Желающих, кроме меня, не нашлось, я сел в кресло, и Максимова стала меня катать туда-сюда, так мы с ней развлекались.

Но это был еще не конец наших приключений. Зал, где должны были проходить наши концерты, страшно описывать даже сегодня. Сцена как комната в моей коммунальной квартире. А мне «Нарцисса» танцевать: там пространство нужно, прыгать нужно, на ходу пришлось что-то менять. А состав исполнителей в программе как для супер-гала в Парижской опере – мы же считали, что едем, чтобы потрясти своим искусством избранную бермудскую публику.

На следующий день перед спектаклем подхожу к Насте Горячевой, стоявшей странно прислонившись к стене. Что-то ей говорю – не реагирует, беру Настю за руку и понимаю, что она полыхает, температура под сорок. На следующий день мы все слегли, у нас массовый мор начался. Я еще мог двигаться, я дальше танцевал, а кто-то просто встать не мог. Программа менялась по нескольку раз в день. Ехали в рай, а попали в ад. На улице такая холодища, такой ветер пронизывающий, что пришлось бежать покупать теплые вещи. С тем же нетерпением, с которым мы летели на Бермуды, а вернее, с еще большим, мы считали дни, когда оттуда улетим. Никакие тайны «треугольника» больше не казались нам заманчивыми. Одно счастье – в Москву!

29

Судя по моим дневниковым записям, я очень много времени проводил вне Москвы, на гастролях. Но бесконечные перелеты и переезды, проживание в отелях только обостряли мое чувство собственной бездомности. Процесс зарабатывания денег на свою квартиру казался бесконечным. Больших заработков не было, я по-прежнему платил каждый месяц почти половину своей зарплаты хозяевам квартиры, где был прописан.

Когда я только пришел в ГАБТ, с подачи Григоровича меня зачислили в строившийся театральный кооператив. Я начал выплачивать пай, но умерла мама, по нормам метража я больше не проходил, из кооператива меня тут же благополучно вышибли.

Я уже был заслуженным артистом РФ, лауреатом разных премий, когда мои знакомые в мэрии занесли мои документы на квартиру Ю. М. Лужкову. Мне по закону полагалось улучшение жилищных условий. Юрий Михайлович деятелей искусства уважал и подписал документы. Благодаря этому, я должен был платить за будущую квартиру не по ее рыночной стоимости, а по госрасценкам.

Начал ходить, смотреть квартиры, которые мне предлагали. Общение с московскими чиновниками в мэрии даже вспоминать не хочется: «Зайдите! Выйдите! Выйдите!» Они привыкли к подношениям. Но, поскольку на моих документах стояла личная виза Лужкова, послать меня громко в известном направлении они не могли, делали это иносказательно и очень профессионально. Пришлось еще раз обращаться к Юрию Михайловичу, чтобы ситуация сдвинулась с мертвой точки.

В результате за мной оставили мою комнату в коммуналке и дали еще однокомнатную квартиру. Дальше нужно было меняться самостоятельно. Я решил остаться у себя в квартире на Фрунзенской, но, чтобы ее расселить, нужны были деньги. Какую-то сумму удалось скопить, но ее было недостаточно.