Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Андрис Лиепа подсказал ход. Я должен был пойти к генеральному директору Большого театра В. В. Васильеву и попросить у него финансовую помощь в квартирном вопросе. «Поскольку ответ будет наверняка отрицательным, – рассуждал практичный Андрис, – Владимир Викторович отпустит тебя на гастроли в Израиль, где ты заработаешь приличные деньги. В этом Васильев не сможет тебе отказать, потому что в труппе сразу станет известно, что у тебя такое положение, а он тебя не отпустил!»

А гастроли в Израиль, про которые говорил Лиепа, предполагались не от ГАБТА, а от школы. Между Головкиной и Васильевым давно черная кошка пробежала. Уже был согласован график поездки, программа, напечатаны афиши с нашей фотографией – Александровой и моей, но Владимир Викторович, несмотря ни на какие просьбы, не соглашался нас с Машей из театра отпустить.

Терять мне было нечего, и я пошел к Васильеву на прием. «Владимир Викторович, может быть, вы меня все-таки отпустите на гастроли со школой? На гастролях я смогу заработать». «Нет, нет, нет! – ответил он, а потом вдруг: – Тебе что, деньги нужны?» – «Да». – «Сколько тебе надо?» Я назвал, по тем временам это была большая сумма…

Я вышел из кабинета в каком-то столбняке, держа в руках пухлый конверт. И не успел дойти до своей гримерной в театре, как вся Москва уже обсуждала: Васильев купил – нет, не купил, а подарил Цискаридзе квартиру! В скором времени я Владимиру Викторовичу всю сумму вернул, даже в тех же купюрах.

…У меня появилась собственная квартира. Поверить этому счастью я еще долгое время не мог. Теперь надо было снова зарабатывать и копить, чтобы ее отремонтировать.

30

Приближалась дата вручения ежегодной премии «Душа танца» за 1999 год, учрежденной журналом «Балет». И, как обычно, позвонила В. И. Уральская с просьбой что-нибудь станцевать, и, как обычно, «денег нет». Я уже слышать эту фразу не мог: «Валерия Иосифовна, я не буду больше бесплатно танцевать! Вы всем платите, кроме меня!» Но Уральская – женщина с хваткой аллигатора, начала плакаться и уговаривать. В общем, в какой-то момент я сказал: «В этом году Пестову семьдесят лет, сделайте хоть одно доброе дело – дайте ему „Душу танца“!» – «Но все номинации уже распределены!» – «Вы хотите, чтобы я вышел на сцену?» – «Да». – «Тогда добавляйте еще одну номинацию, пусть называется „Учитель“».

Вот таким образом появилась на свет эта номинация. Пётр Антонович стал первым, кто ее получил. В честь этого я танцевал «Раймонду», которую засняли на видео. Пестов считал, что это лучшее мое исполнение, это была его любимая пленка. Он всем ее демонстрировал, говорил, что, когда ему скучно, плохо, грустно, единственное, от чего он получает удовольствие, вот от этой «Раймонды».

Вскоре опять раздался звонок. Уральской нужна была моя фотография в статью о Петре Антоновиче, которую собирались печатать в журнале «Балет». «Пестову будет приятно, если там будет вот эта моя фотография из „Баядерки“», – сказал я сразу Валерии Иосифовне. «Нет, она не годится, нужно что-то совсем другое…» – капризничала она. «Вот поверьте, только эта фотография должна быть! Это любимая фотография Пестова!» – не сдавался я и настоял на своем. В итоге Пётр Антонович, растроганный, похвалил журнал за выбор моей фотографии, сказал, что она действительно лучшая. «Ну как же ты знал?» – изумилась Уральская. «Я много лет с Пестовым знаком!» – рассмеялся я.

Статуэтку «Душа танца» Пестов принес в школу, завернув ее по-советски в газету. Войдя в методический кабинет, он поставил ее на стол: «Пусть она у вас будет». Видимо, «девушка без рук», как он ее назвал, не пришлась ему ко двору. И на резонный вопрос: «Что с ней делать?» – сказал без малейшего намека на юмор: «Да хоть орехи колите, что ли! Она как раз тяжелая!»

На протяжении всей театральной карьеры мне, как в школе, так и в театре, везло на педагогов. Танцовщик не может состояться без своего учителя, и потому я всегда буду благодарен П. А. Пестову, Н. Р. Симачёву, М. Т. Семёновой, Г. С. Улановой, Н. Б. Фадеечеву. И никогда не устану про них говорить. По этому поводу вспомню такую историю. Летом 1996-го я закончил институт, получив диплом педагога классического танца. Позвонил с известием Семёновой. «Приходи! Выпьем!» – обрадовалась Марина. Пригласила и свою ученицу, солистку Большого театра Нину Чистову. Семейство Марины Тимофеевны в тот момент находилось на даче. Пока я ездил за дипломом, Марина успела заскочить в магазин, прикупила какие-то биточки, банку черной икры и водку. Она жила на Тверской, в большом кооперативном доме напротив гостиницы «Минск». Третий этаж, большая квартира, солидная. Личные апартаменты Семёновой состояли из двух комнат: гостиной и спальни.

Прихожу – они уже с Чистовой сидят за накрытым столом, ждут меня. Марина Тимофеевна ловко управлялась на кухне, но, как я знал, регулярно, как и моя мама, жгла сковородки. В отличие от Улановой, совершенно неприспособленной к быту, Семёнова умела делать всё, она была очень земным человеком.