Мой театр. По страницам дневника. Книга I

В общем, на следующий день после объяснения с Лакоттом мы с Надей не пришли на репетицию. Пьер пошел на нас жаловаться. На что руководитель балета А. Фадеечев сказал, что мы, как премьеры, имеем право отказаться не только от репетиций, но и от участия в спектакле. Ко мне после этой истории Пьер подходить побоялся, я – мальчик резкий, он стал уговаривать Грачеву. Когда та отказала, настал черед наших педагогов: Н. Б. Фадеечева и М. В. Кондратьевой. Они сказали: «Ребята! Станцуйте хотя бы генеральную репетицию! Вы три месяца убивались, пусть хоть зритель увидит, как этот балет поставлен».

Мы станцевали генеральную, потом решили выйти вторыми и станцевать свою премьеру, выпавшую на 7 мая. Я уже сел гримироваться, когда вбежала Надя: «Коля, пошли в зал! Обрезали второе аdagio!» – «Как обрезали?» – «Сейчас пришел Пьер и сказал, что надо идти репетировать, музыки ровно половина осталась!» К этому моменту спектакль был уже упрощен и сокращен. Но и позднее, при восстановлении в 2002 году, когда его перенесли на сцену Кремлевского дворца съездов, а потом и в 2003 году «Дочь фараона» был уже другим балетом. Я в том участия не принимал, поскольку находился в парижском госпитале…

По прошествии некоторого времени Лакотт прислал письмо в Большой театр, назначая Николая Цискаридзе ответственным за хореографию балета «Дочь фараона». То есть я был объявлен «хранителем» текста, вышел соответствющий указ. К сожалению, в Большом театре традиции бережного отношения к первоисточнику не существует, моими знаниями никто так никогда и не воспользовался.

33

Приближались большие гастроли по Америке, везли всего два спектакля: «Ромео и Джульетта» Л. М. Лавровского и «Дон Кихот». Так как в «Джигу», с момента ухода из театра В. М. Гордеева, меня больше не ставили, я не был занят в «Дон Кихоте». Руководство решило Цискаридзе в поездку не брать. Но импресарио Дэвид Иден, заявил: «„Ромео и Джульетту“ без Цискаридзе не возьму!» В театре ему тут же напомнили, что у него квота по контракту, типа на 150 человек. На что Дэвид мгновенно отреагировал: «Пожалуйста, как хотите. Цискаридзе будет 151-й за мой счет, но он должен быть на гастролях!» Ему сказали – о’кей, но за ваш счет!

В той поездке было много переездов и перелетов. Приезжаем. Как обычно, для кого-то из солистов в отеле не хватает «люкса». А меня нельзя «люкса» лишить, потому что я вне «группы товарищей», а сам по себе! У меня отдельно оплаченный номер. То же самое происходило с рассадкой в самолетах, когда не хватало мест в бизнес-классе. Переселить меня в «эконом» нереально – у меня именной, отдельно оплаченный билет.

Гастроли проходили в Вашингтоне, Чикаго, Сиэтле, потом в городах Калифорнии. Иден поставил еще одно условие нашему руководству: в балете Л. М. Лавровского только я танцую Меркуцио. Менялись все: Ромео, Джульетты, трубадуры, Тибальты – Меркуцио, то есть я был один.

На первом же спектакле, когда Тибальт, я и служанки вышли после II акта кланяться, в зрительном зале разразилась буря аплодисментов. После III акта, когда на сцену вышли главные герои, им такого приема публика не оказала. Потому уже на втором спектакле наши поклоны после II акта вовсе отменили, велели кланяться в конце, со всеми. Поняв, что и в такой комбинации после выхода Тибальта, Меркуцио и служанок зрители на Ромео и Джульетту слабо реагируют, на следующем, третьем спектакле нам вообще запретили выходить на поклоны.

Но решение оказалось неверным! В Чикаго, куда мы приехали, проживает гигантская армянская диаспора. А одну из служанок танцевала Юля Малхасянц. Ее соотечественники купили большое количество билетов. Но на первом же «Ромео» нам объявили, что наши поклоны опять сокращены. Не обнаружив «Малхасянц и компанию» перед занавесом, публика возмутилась, стала жаловаться. И на второй спектакль нас выпустили кланяться, как полагалось, после II акта.

Пресса меня принимала очень хорошо. Помню одну из статей в какой-то влиятельной газете, там прилично написали обо всех, но написали, что исключительно в моем исполнении звучат строки Шекспира. В англоязычных странах – это наивысшая похвала.

Благодаря своему особому положению, не вступая ни в какие выяснения бытового характера, я честно отрабатывал свой гонорар. В это время в моей московской новой – старой коммунальной квартире шел капитальный ремонт. У меня внутри работал счетчик, допустим, за Меркуцио я получал гонорар около $700. У меня весь спектакль был распределен, я себя просто веселил: эта сцена стоит $150, эта сцена $300, эта сцена $20… Забегая за кулисы, я понимал: «раковина в кухню куплена!» или «кран оплачен!».