Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Приехали мы в Сиэтл. В афише только «Ромео и Джульетта». Шесть спектаклей. Каждый день, а в какой-то и дважды в день. Объявленной звездой тех гастролей была Н. Ананиашвили, которая выбрала себе в партнеры А. Уварова, на его фоне она смотрелась изящной и легкой. Филин из-за своей отставки, понятное дело, убивался. И вот в Сиэтле он выбил себе первый спектакль, на который обычно приходит пресса. Станцевал. На следующий день, как и полагается, вышла рецензия. Захожу в гримерную, сидит Сергей, чуть не плачет, на столе валяется газета. А там написано, что «божественно танцевала Нина Ананиашвили и ее постоянный партнер – белокурый красавец Андрей Уваров»!

Сиэтл мне запомнился и другой историей. Дирижер там был наш, театральный, а оркестр – сборный, американский, но в нем много русскоговорящих музыкантов было, из эмигрантов. Меня Уланова приучила: «Колечка, выхо́дите на сцену и всегда – поклон зрителю, поклон оркестру и поклон труппе. Три поклона в такой последовательности. Обязательно надо сказать спасибо оркестру и дирижеру…» Я ее завет, как «Отче наш», всю жизнь неизменно исполнял, к тому же каждый раз наклонялся к оркестру и говорил: «Спасибо!»

В Сиэтле 18 июня у меня был последний спектакль. И вот поклоны после II акта «Ромео». Вышли служанки, Тибальт, наконец я. Тут весь оркестр поднялся, и из оркестровой ямы к моим ногам полетели тюльпаны и розы, по цветку от каждого музыканта! Зал всколыхнулся, буря аплодисментов, у других исполнителей ни цветочка… Когда мы зашли за кулисы, я увидел багровое лицо нашего руководителя А. Фадеечева: «Вот иди сам и убирай теперь все!» – «Лёш, ну я же не виноват». – «Ну почему с тобой все время это происходит?» – раздраженно бросил он. Ставка-то не на меня делалась!

На следующий день мы уезжали. Все с «Дон Кихотом» улетали дальше, в Калифорнию, а я в Москву. Из соображений экономии труппу выселили из отеля до спектакля, а меня – нет, я же «151-й», с отдельно оплаченными билетами и номерами. Все в холле цыганским табором злые сидят, а я иду спокойно в свой номер. Вся труппа: «А ты куда?» Я говорю: «В номер». – «А тебя почему не выселили?» – «Не знаю», – соврал я. Хотя я знал прекрасно, почему. Дэвид Иден прислал мне в номер красиво упакованный подарок с цветами. На глазах у всей труппы я пересек холл, сел в персональный лимузин и отбыл в аэропорт.

34

Через две недели я снова был в самолете. В Барселоне, в театре Liceu – Большой театр представлял «Спящую красавицу». Это были последние гастроли, на которые ездила М. Т. Семёнова. Ей исполнилось 92 года.

К этому времени у меня созрело важное решение по поводу службы в Большом театре. Художественный руководитель Мариинского театра В. А. Гергиев давно предлагал мне контракт. Я понимал, что время мое уходит, пришла пора на что-то решаться.

И я решился. Во время генеральной репетиции подошел к В. В. Васильеву, который руководил действиями артистов на сцене, стоя на одном из кресел зрительного зала. Сел рядом с ним: «Владимир Викторович, я хотел бы перейти на контракт. Не хочу больше страховать других премьеров и получать спектакли только по замене, вы меня никуда не отпускаете. Я никому ничего не должен и хочу лишь одного – танцевать!» Как человек очень эмоциональный, Васильев взорвался, назвал меня предателем. В общем, консенсуса мы и на этот раз с ним не достигли, разошлись в разные стороны, каждый при своем мнении.

Расстроенный безрезультатным разговором с Васильевым, минуя банкет для всей труппы, я встретился с Семёновой. Она, конечно, была в курсе происходящего, сказала: «Коля, делай так, как нужно искусству». Марина понимала, что меня «едят» в театре, но в глубине души была уверена, что из Большого я никуда не уйду, что я слишком люблю этот Театр и что меня из него никто не отпустит.

В свободное время мы с Мариной Тимофеевной по-прежнему познавательно проводили время: ходили на бой быков, в музеи и в рестораны. Однажды она, я и присоседившийся к нам Янин пошли в Саграда Фамилиа. Побродили внутри собора, выходим – видим, стоит огромная очередь. Август месяц, солнце палит, воздух плавится. «А это, – вдруг останавливается Марина, – что за очередь?» – «Это на колокольню, Марина Тимофеевна». Она: «Я хочу на колокольню». – «Какая к черту колокольня? Плюс сорок пять градусов в тени!» – «Я хочу на колокольню», – упрямо повторяет Семёнова. Делать нечего, встаем в очередь.

Очередь идет медленно, стояли больше часа. У меня, темноволосого, голова так накалилась, что солнечный удар мог случиться в любую секунду. Прикрывшись газетой, брожу как тигр в клетке, а Марина стоит себе с Яниным под палящим солнцем, что-то оживленно обсуждая.

Наконец сели в лифт, поднялись наверх. Семёнова сделала шаг и вдруг: «Ой, я забыла, я ж боюсь высоты!» И прилипает к стене. И Янин вслед за ней: «Я тоже боюсь высоты». Она: «А что ты, дурак, пошел?» Он: «Пошел из-за вас». Тут я решил вставить свои «пять копеек»: «А вот теперь стойте! И пока я не погуляю и не посмотрю все, вы будете здесь стоять!» «Хорошо, я постою», – послушно отозвалась Марина, припав к стене.