Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Вернувшись домой, я пребывал в прекрасном настроении. В конце сентября меня ждали – «Лебединое озеро» и две «Баядерки», с интервалом в три дня между спектаклями. И, что самое «приятное», с разными балеринами. Если у меня на неделе шло четыре спектакля, можно было не сомневаться: руководство даст мне в пару четырех разных балерин. Видимо, чтобы я не расслаблялся.

53

Приехал и Р. Пети, начались постановочные репетиции «Пиковой дамы». Получалось так – я занимался классом, потом репетировал «Лебединое озеро» или «Баядерку», а затем шел к Ролану.

Поскольку Пети являлся живым классиком, он ставил свои условия. Хотел, чтобы Графиню танцевала не балерина ГАБТа, а А. Асылмуратова, с которой он работал в своей труппе в Марселе. Пети все время пытался нас с ней в дуэт свести. Руководству театра Пети объявил, что хочет на роль Графини пригласить не иначе как «молодую Плисецкую». Видимо, Асылмуратова ему Майю напоминала… Ох уж этот французский вкус!

Когда стало известно, что Асылмуратова отказалась от «Пиковой дамы», поскольку в это время ее назначили художественным руководителем АРБ им. А. В. Вагановой, я послал Ролану в Париж видео с Н. Семизоровой в «Раймонде» и И. Лиепой в «Шехеразаде». И получил от него страшный нагоняй. Оказалось, что Пети терпеть не мог современные версии балетов М. Фокина, считая их фикциями, не имеющими никакого отношения к оригиналам.

На самом деле история современных возобновлений фокинских спектаклей берет свое начало в Австралии. Некие австралийцы однажды полностью купили наследие труппы Les Ballets de Monte-Carlo. Именно оттуда появились якобы фокинские: «Жар-птица», «Петрушка» и остальное. Дуэт из «Шехеразады», который мы с Илзе танцевали, в свое время исполняла итальянская балерина Карла Фраччи, ей тоже кто-то из австралийцев его показал. Не буду спорить с мнением Пети, но, как мне кажется, канонических версий балетов Фокина не может существовать просто по определению. Фокин же сам эти спектакли постоянно переделывал, когда ставил их по всему миру.

Но вернусь к «Пиковой даме». Уезжая весной в Париж, Пети, да и все остальные были уверены, что в Большом театре будет ставиться двухактный балет на музыку Чайковского к опере, так же как для Барышникова.

Приехав осенью, на первой же репетиции Ролан сказал мне, что, послушав «Пиковую даму», понял, что эта музыка слишком легковесна для его идеи, что Германн в его новой постановке более трагический персонаж, что, слушая Чайковского, он остановил свой выбор на Шестой симфонии и решил делать одноактный балет!

Было очень смешно, когда в Большой театр приехали два ассистента Пети. Сентябрь в тот год выдался холодным, театр не отапливался, я стоял в зале весь укутанный, но с лицом африканца после отдыха в Эмиратах. Увидев такого Германна, у них вытянулись физиономии. В какой-то момент, разогревшись, я сбросил кофту и носки. «Ролан, какая у него стопа!» – воскликнул один из них. «Подожди, – совершенно серьезно сказал Пети, – он сейчас и дальше разденется!» В общем, меня, оставшегося в комбинезоне, французы приняли безоговорочно. К тому же они Ролана очень боялись, предупредили меня, что он – сущий демон. Я тогда этих предостережений не понимал. Пети казался мне просто нежной незабудкой, очень интересным и милым человеком.

Мы вместе ходили по ресторанам, музеям – в общем, у нас сложились очень хорошие взаимоотношения, он ко мне по-человечески расположился. Между делом, Ролан все время меня пытал насчет возможных исполнительниц партий Графини и Лизы. Я посоветовал С. Лунькину на роль Лизы. А по поводу Графини предложил: «Может быть, вы все-таки посмотрите в зале на Семизорову и Лиепу?» – «Ну ладно, – проворчал Пети, – приводите их». И вдруг вспомнил, что хотел бы увидеть Л. Семеняку, которая в его «Сирано де Бержераке» когда-то Роксану танцевала.

Но повзрослевшая Семеняка Ролана не впечатлила, при встрече он ее даже не узнал. Семизорова вместе с мужем собиралась на гастроли в Австралию. Лиепа тоже оказалась вне досягаемости, где-то танцевала и сказала, что придет в театр, как только вернется в Москву. «Где же ваша Старуха?» – то и дело ехидно спрашивал меня Пети.

54

Наконец на репетиции появилась Илзе. Вся закутанная, в какой-то кофте и огромном шарфе, она тихо стояла в углу, разминалась, пока мы с Роланом репетировали. Обычно он включал музыку и начинал двигаться, эскизно намечая рисунок танца. Потом мы повторяли комбинацию, я сам раскладывал ее на музыку. В такие моменты Пети мне говорил: «Вот это очень хорошо! А вот здесь можете дольше постоять, а потом так, резко сделать?» Он лепил из меня, как лепит скульптор из глины. Я был податлив и восприимчив, мог делать все, что его душе было угодно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное