Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Мне очень понравился этот респектабельный, теплый город с хорошими ресторанами. Благодаря своим друзьям, которые живут в самых разных уголках США, я практически не ночевал у себя в отеле. Ни с кем в труппе особенно не общался, справедливо полагая, что это лучший способ сохранять душевное равновесие; пребывал вне разговоров и интриг, которые, как обычно, будоражили труппу. После спектакля я садился в машину и уезжал. Мне показали все, что возможно было увидеть в этой части США: Голливуд, местные музеи, Национальный парк Калифорнии.

Миннеаполис, где мы оказались следом за Коста-Месе, встретил нас морозом минус тридцать. Это север США, штат Миннесота. Из-за того, что там очень холодно, здания города соединяются между собой тоннелями и переходами. Можно, не одеваясь в теплую одежду, весь город пройти и ни разу не выйти на улицу.

В Миннеаполисе у нас снова пошли «Щелкунчики». Во время одной репетиции у меня от неудачного приземления после прыжка «вылетел» сустав на одном из пальцев ноги. Чтобы сустав «встал» на место, требовалось сделать всего лишь укол новокаина, но этого элементарного препарата у наших докторов не оказалось. Пришлось ехать в местную клинику. К счастью, у меня была страховка. И началась медицина по-американски!

В госпитале меня тут же положили на каталку. Только лежать. Я почувствовал, что дело – труба. Меня куда-то повезли, потом измерили температуру, взяли анализ крови, мочи – всего, что можно было извлечь из моего организма, помяли живот, заглянули через горло в желудок… Я пытался интеллигентно вразумить медперсонал, то и дело повторяя: «Пожалуйста, мне нужен укол новокаина!» Никакой реакции, кроме вежливого «смайл».

Наконец на втором часу осмотра дело дошло до ноги, сделали рентген стопы. Врач стал меня уверять, что новокаин делать не надо, у меня и так все «ok». Из последних сил я пытался им втолковать: «Я не могу встать на ногу, я артист балета, я не могу надеть балетную туфлю, мне больно!» «Этого не может быть», – доброжелательно глядя мне в глаза, ласково, как сумасшедшему, отвечали мне. Я понял, что надо применять тяжелую артиллерию, иначе меня сейчас просто выпроводят под белы руки, и, глубоко вдохнув, сказал твердым голосом: «Повторяю… еще… раз… мне… нужен… новокаин». Моя переводчица старательно передала это пожелание. Я видел, они и так поняли, ЧТО я им хотел сказать. В итоге, после двух часов уговоров и препирательств, с меня взяли подписку, что, если я умру, они не виноваты.

Укол новокаина наконец-то был сделан. Прямо на глазах американских эскулапов я с силой дернул за свой больной палец. От этой экзекуции они едва не попадали в обморок. Что взять с этих русских варваров?! Но мой палец тут же встал на место. Я был в форме. Спрыгнув с ненавистной каталки на пол и пошевелив пальцами ноги, я радостно вскрикнул: «Ой! Всё в порядке, хорошо. Мне не больно!»

Счастливый до невозможности, я готов был рысью бежать из этого госпиталя. Какое там! Меня вновь уложили на каталку и куда-то опять повезли. Слава богу, привезли к регистрации, где я под изумленные взгляды персонала вскочил как угорелый и, подхватив переводчицу, бросился на выход.

Последним пунктом этих гастролей был Вашингтон со «Щелкунчиками» под католическое Рождество. Чтобы избежать очередного скандала из-за букетов, я строго предупредил всех знакомых – никаких цветов. Но это же Штаты, обязательно нужен скандал. Теперь всех интересовало только одно – Цискаридзе, брюнет, красится в блондина на «Щелкунчике» и всю труппу Bolshoi Ballet заставляет проделывать то же самое!

В Штатах мне уже доставалось: за католический крест на груди в «Жизели», за букеты цветов, на этот раз мне досталось за перекрашенные волосы, которые придумал Сулико Вирсаладзе в 1966 году. Я с радостью улетел в милую сердцу Европу.

85

В Милане, в La Scala, 19 декабря должен был состояться гала памяти Р. Нуреева. Это было историческое событие. Впервые более чем за двести с лишним лет существования этого театра там шел балетный концерт. Для оперного мира это была сцена № 1, с точки зрения балета – труппа La Scala никогда не входила и сегодня не входит в топ-лист великих театров.

Фредерик Оливьери, прежде танцовщик Парижской оперы, ко мне очень хорошо относился и пригласил участвовать в этом концерте. Планировалось, что с К. Фраччи я станцую «Видение Розы». Но в какой-то момент программу поменяли, меня попросили исполнить «Жизель».

Выбор партнерши был за мной. Недавно при встрече Оливьери мне сказал: «Николя, каким ты был провидцем, когда привез к нам Светлану Захарову, теперь она здесь прима-балерина. А все ты со своим упрямством! Помнишь, сколько мы с тобой переписывались, сколько раз на мои предложения по партнершам ты говорил „нет“. Как же я сердился на тебя! Захарову ему подавай – и всё тут!»

Я действительно отклонил все его кандидатуры, настоял, чтобы моей партнершей стала именно Света. Она тогда еще являлась балериной Мариинского театра, в Милане никогда не танцевала. Я ей позвонил, она сказала, что свободна и готова прилететь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное