— Не забывай, что я знаю твой маленький секрет. Эта Морган раскрыла мне все твои самые глубокие, самые темные страхи, прежде чем она свалила.
— Мои секреты не могут меня убить, — сказал я, впервые поняв, что это правда.
Прошлое было просто прошлым. Как бы невыносимо и больно это ни было.
Он отпустил меня, поднес большой палец к своей шее и провел им поперек, все время глядя мне в глаза.
— Но
Я проснулся в Рождество с сильным похмельем и сообщением от Фрэнки, не зная, что из двух было хуже.
Фрэнклин Таунсенд
Мы с мамой уезжаем завтра.
Тебе лучше прийти сюда и позаботиться о своей жене, или, клянусь Богом, тебе некуда будет возвращаться.
Я собираюсь разрушить весь твой дом, Коста.
Ярость определенно текла в крови Таунсендов.
Я продолжал выпивать днем, не обращая внимания на женщин Таунсенд, пока они пытались дозвониться до меня по телефону, через Зака и его стационарный телефон.
Очевидно, я устроил так, чтобы Хетти и Вернон прибыли за несколько часов до того, как Наташа и Фрэнклин должны были сесть на самолет обратно в Джорджию. Они позаботятся о Даллас, пока я валяюсь на кушетке Зака.
В какой-то момент мне надоело пить и смотреть на стены, и я рискнул покинуть его место. Пронизывающий холод щипал мое лицо, пока я брел по нерасчищенному снегу.
Город-призрак закрытых баров и ресторанов встречал меня на каждом шагу. Я бродил по улицам, пока мои щеки не обморозились, потом вернулся к Заку и сдался, подчинившись воле сердца.
Ромео Коста
Как она?
Фрэнклин Таунсенд
Приходи и посмотри сам, придурок.
Ромео Коста
Я занят.
Фрэнклин Таунсенд
Я тоже.
Не пиши мне больше.
Черт бы побрал ее.
Бессонная ночь последовала за несчастным днем.
Как только солнце скрылось в небе, и я взглянул на часы, поняв, что Фрэнки и Наташа уже улетели в Джорджию, я позвонил Хетти.
— Ты там? — я ходил по гостиной, вытирая ковер под носками (в семье Сан соблюдали строгий запрет на обувь). — Она в порядке?
— И тебе доброе утро, — я услышала хруст растаявшего снега и хруст льда под ее сапогами. Ее тяжелое дыхание сбивалось с линии. — Вообще-то я застряла в Нью-Йорке из-за этой дерьмовой погоды. Автобусы и поезда останавливаются. Они только сейчас посыпают дороги солью, так что…
— И ты говоришь мне это сейчас? — я взревел, метнувшись к своим ботинкам и натянув их, к черту политику. Я зашнуровал их в рекордно короткие сроки, уже влезая в пальто. — Вернона не будет до полудня. Даллас совсем одна.
Эта мысль заставила мою кожу покрыться мурашками.
Она была больна. Она могла ненавидеть меня, ненавидеть меня и не хотеть, чтобы я был рядом с ней, но она все равно была больна.
Я выскочил из двери Зака и направился к его «Тесле». Наверняка, он был бы не против.
И даже более того – мне было все равно.
— Ну, если честно, Ромео, ты буквально в городе, так что… — Хетти замолчала. Она думала, что я остался с родителями.
— Просто тащи свою задницу туда как можно скорее.
Я повесил трубку и так быстро вернулся домой, что опередил «Waze» на пятнадцать минут.
Полная тишина и пустой дом встретили меня, когда я прибыл.
Я тысячу раз проклинал себя, когда мчался вверх по лестнице в комнату Печеньки. Я открыл дверь без стука. Невежливость была роскошью, которую я мог себе позволить.
Одеяло укрыло ее сочные изгибы. Только подойдя поближе, я заметил ее закрытые глаза. Ее щеки покрылись красными пятнами.
Должно быть, у нее сохранялась высокая температура.
На тумбочке были разбросаны салфетки, ассортимент жидких лекарств и вода в бутылках.
Тяжесть ее болезни обрушилась на меня. И снова я обнаружил, что меня тошнит от ненависти к себе.
Как я предпочел свое драгоценное эго своей прекрасной жене?
— Милая, — я бросился к ее постели, положив руку ей на лоб. Горячая печь. — Когда ты в последний раз принимала душ?
— Оставь меня в покое, — прохрипела она, все еще с закрытыми глазами. — Кажется, в последнее время ты хорошо справляешься с этим.
— Мне жаль. Мне очень жаль, — я встал на колени рядом с ее кроватью, взяв ее руку в свою. Она казалась безжизненной между моими пальцами. Я прижался к ней губами. — Я наберу тебе ванну.
— Я не хочу, чтобы ты что-то делал для меня. Хетти скоро будет здесь.
Она предпочла бы подождать, пока ей поможет кто-то другой.
Даллас повернула лицо в другую сторону, так что я не мог этого видеть. Каждый раз, когда я думал, что нож в моем сердце не сможет провернуться глубже, она доказывала, что я ошибался.
Я вошел в ее ванную, наполнив ей ванну. Пока я этим занимался, я поменял воду ее розе, так как знал, как сильно ей нравилась эта уродливая голая штучка, а потом приготовил чай и тосты с арахисовым маслом.
Я устроился на матрасе и кормил ее, поднося бублик к губам и произнося уговоры:
— Еще один кусочек, милая. Ты можешь сделать это. Я знаю, что ты можешь. Я куплю тебе всю перуанскую еду в мире, если ты съешь этот хлеб.
Она не ответила.
Конечно, не поблагодарила меня.
Просто глотала маленькие кусочки тоста, не чувствуя его вкуса.