Мои Турки

Дома остались только старики: прикованная параличом к постели мама Наташа и старенький папа, мой дед, всю свою жизнь проработавший в колбасной мастерской. Он продолжал работать и в после-пенсионные годы и ушел на отдых, когда годы клонились к семидесяти. Никогда не боявшийся простуды, в последние дни часто жаловался на сердце.

Мама заикнулась перейти жить в родительский дом, чтоб удобнее ухаживать за престарелыми родными. Сергей Венедиктович об этом не хотел и слушать: в своем гнезде он чувствовал себя полным хозяином, и что-то в жизни менять не хотелось.

Уговорили перейти жить к старикам их бывшую соседку Машу Туркину. Избушка ее еще задолго до войны развалилась, и Маша жила попеременно у дальних родственников, чувствуя себя обузой.

Она переселилась в наш дом. Была она уже пожилая, очень высокая и почти совсем глухая. Старенький папа ухаживал за мамой Наташей: переворачивал, сажал, укладывал. Маша занималась хозяйством: варила, мыла полы. По пути на работу и с работы заходила к ним мама и чем могла — помогала.

Но дед слабел. Часто вызывали «скорую». Говорил, что сердцу легче от сахара, и кусочек сахара всегда был при нем. (Он и умер с кусочком сахара в кармане и с рублем для игры в карты (блюндери). Это было там очень распространено).

— Отец, уж ты держись как-нибудь, не умирай. На кого же мне тогда надеяться? — просила мама Наташа.

— На саму себя, — со слезами в глазах сказал дед.

И вдруг он снова почувствовал сердечный приступ, прошел в другую комнату, сел на диван и попросил Машу принести ему воды. Но когда Маша подошла с кружкой, он был уже мертв.

От неутешного горя мама Наташа ослепла мгновенно. Гроб еще не вынесли, а она уже не узнавала людей. Навсегда с тех пор перестали видеть глаза, всю свою жизнь смотревшие на строчку машины, чтоб одеть всю семью, а также подзаработать для детей, внучки, а в войну и для Сережиной семьи.

Маша Туркина в доме остаться отказалась, ей было не под силу ухаживать одной за парализованной.

Нанялась молодая женщина с мужем и детьми. Согласились на условиях: что, кроме платы деньгами, всю семью будут и кормить. Материальные расходы взял на себя дядя Коля, помогая тайком от своей скупой жены. Немного отрывали от себя и Сережа с Марусей. Ма-руся в отличие от тети Тоси была щедрой, но у них была большая семья, Сережа приезжал в Турки редко. Мама была в родном доме постоянно, видела, как плох уход за матерью и многое делала сама, разрываясь между двумя домами. Больно ей было и оттого, что из дома исчезали вещи.

Мама рассчиталась на работе, нашла новую сиделку, некую Раю, и теперь уже ухаживали за матерью вдвоем. Мама, выкроив чесок, бежала и в свой дом, приготовить еду, убраться. Уходила домой и на ночь.

Однажды, как обычно, придя утром, она застала маму Наташу лежащей на полу.

— Дочка, я так валяюсь со вчерашнего дня, когда поняла, что Райка сбежала, — заплакала мама Наташа, — долго кричала, звала кого-нибудь, собрала силы и попыталась встать, но упала на пол.

Да, Райка вынесла из дома все последнее, что еще можно было унести и сбежала.

На этот раз мама безотлагательно приняла решение переходить в родительский дом, убедила в этом Сергея Венедиктовича.

Дом изнутри разрушался, все закопчено, трескалась и отваливалась штукатурка. И мама принялась за большой ремонт. Немало было потрачено сил, но все она отремонтировала собственными руками, а папа Сережа обил дом снаружи.

— Дочка, хорошо у нас теперь? — спрашивала слепая мама Наташа.

— Очень хорошо, мама.

В эти дни в Турки приехал дядя Коля.

— Я счастлив, — сказал он, — что дом попал в хорошие руки. Все дни он был веселым, но в день отъезда очень загрустил. Мама

вышла зачем-то во двор и увидела дядю Колю, прислонившегося лбом к задней стенке дома. Плечи его вздрагивали.

— Николай, что случилось?

— Ты и не представляешь, Катя, как трудно уезжать из дома. Вот он для меня все равно, что живой человек. Да что дом? Кажется, каждая соломинка во дворе грустно смотрит и говорит: «Ты опять уезжаешь?». Но я спокоен за мать, и буду материально помогать.

А болезнь мамы Наташи прогрессировала, нестерпимо болели суставы и мышцы, не позволяли оставаться в неподвижном состоянии, а сама ни рукой, ни ногой шевельнуть она не могла. Но стоит организму придать другое положение, как боль утихает. Однако, через несколько минут невралгия снова дает о себе знать с непередаваемой силой, беспомощное тело оставалось неподвижным, и мама Наташа опять с мольбой звала маму повернуть ее, уложить по-другому.

— Мама, я не успеваю до кровати порой дойти, а ты опять зовешь, я почти не сплю. Когда же будет покой? Когда все это кончится? — порою в сердцах говорила мама.

— Эх, дочка, наживешься и без меня. Я терпеливая, но нет сил выносить боль. И не стала бы я тебя тревожить, если б хоть что-то могла сама. Мухи по лицу ползают, а согнать не могу.

Вскоре отнялся и язык. Работал только мозг. И на вопросы она могла отвечать маме только ничего не видящими зрачками слепых глаз да веками.

Третьего декабря 1954 года в возрасте семидесяти четырех лет мама Наташа умерла.