Мои Турки

— Вот здорово, что наконец приехали! Я рад. А где же дочка?

И я растерялась. Его лицо, такое родное, говорило об искренней радости.

— Я приехала одна. От тебя не было писем, приехала узнать, не случилось ли что.

— Да все в порядке, просто закружился на работе. Но если дочке там хорошо, отдохнем и мы с тобой без нее. Ты не против сегодня пойти в кино на летнюю эстраду?

И вот сегодня мы в кино, завтра на танцах, послезавтра гуляли по аллеям парка Строителей, в следующий день катаемся на закате на лодке по озеру.

Однажды пришли из кино, поужинали. Один из нас моет посуду, другой вытирает, болтаем о том о сем. Только мне все эти дни неспокойно, натянут каждый нерв. Отчего он не продолжает говорить то, о чем писал в письме? Уже темно, а спать не хочется. Рэмир ставит пластинку и приглашает танцевать. Господи! Он же до боли свой! Немыслимо представить, если может что-то измениться. Но я все время, как под током.

— К нам в УНР приехал молодой специалист. По-моему, толковый парень. Я непременно тебя с ним познакомлю. Как-нибудь выберем время и сходим к ним домой.

И я больше не выдержала:

— А когда же мы будем разводиться?

— Ты с ума сошла. О чем ты?

— О твоем предложении в письме.

— Мать, что ли, его сюда переслала?

— Сама получила, оттого и приехала.

— Странно… Ты же такая открытая, а молчала. Не верится даже.

Да, не в моем характере скрывать или молчать. Он меня хорошо знал.

— Но ты же мне рот не дал раскрыть, когда я приехала, закружил по комнате, как в институте, потащил в кино.

Мы сели в маленькой комнате на диван.

— Я рад был тебя видеть. Только, понимаешь… Мать хочет в Орск. Няня умерла, Эрик в армии, и мать хочет жить со мной. Но я-то знаю, что ты боишься туберкулеза больше смерти.

— Я не за себя. Приехав к вам, я одевала халат матери, спала на ее кровати, когда она была в командировке. Мне бы и теперь в голову не пришло тревожиться, будь Люда в норме. Но у нее с первых почти месяцев повышенная температура, держится бронходенит. Разные врачи, не сговариваясь, спрашивают, нет ли в семье больных туберкулезом, уверяют, что ребенок перерастет, такое бывает у восмидесяти-девяноста процентов детей. Но в организм не должны попадать палочки Коха.

— Вот я и не знаю, что делать, — сказал Рэмир.

— Но, может быть, дело не в матери? Возможно, у тебя кто-то есть? — спросила я.

— Это ты и из головы выброси.

Я спросила про окровавленные куски газеты под периной.

— У мамы кровохарканье.

— А нельзя ли привезти мать в Орск, но жить не вместе, а добиться ей квартиру поближе к нашей, чтоб ты в любое время мог бывать у нее, помогать. Мне так жаль разводиться.

— И мне жаль. Но кто даст еще квартиру? С жильем тяжело.

Мы все сидели на диванчике плечо к плечу. Что делать, не знаем.

Ночью было не до сна. Перед глазами вставали картины, когда туберкулез беспощадно косил людей. Вот я двух-трехлетняя прячу за спину ручонки, чтоб не взять гостинцы от дяди Андрюши, больного туберкулезом. Вот меня, дошкольницу, мама Наташа посылает играть к Царьковым:

— У них есть две девочки, познакомься с ними и не скучай дома. Я не знала, где живут Царьковы, но мама Наташа посоветовала отсчитать от нас шесть-семь домов.

— Их дом коньком стоит.

Я не понимала — как это «коньком», увидела вдавшийся чуть во двор дом, около которого стоял мальчик. Подошла к нему.

— А у вас есть две девочки?

— Есть, — ответил мальчик.

Но это был не Царьков мальчик, а Гаврилов Гена {Елагин по-уличному). У них только что умер отец от туберкулеза. Болели и сестренки Гены: Люся и Валя. Вскоре умерли и они. Генка был моим ровесником, но в школу его не отдали вместе со мной из-за слабых легких. Рос он удивительно слабеньким: в драке его побеждала Зинка Громова. Потом он все же окреп, женился. Но лечился всю жизнь — ел собачье и барсучье сало; удаляли ему легкое, но жизнь сохранить не удалось.

Вот я уже школьница. Мы играем напротив нашего дома посередине улицы в лапту, а на краю оврага стоит Аля Паленова {Иванова по документам). Она почти моя ровесница, только на год моложе, но в лапту не играет. У Али туберкулез. Весной похоронили отца Али, а осенью и Алю. Вскоре после похорон у матери Али, тети Тани, родился мальчик Юра. Юрка рос слабеньким, но контакта с дядей Васей, его отцом, и сестрой Алей уже не было. Юра жив и сейчас.

И вот хоронят дядю Андрюшу. Как он боролся с туберкулезом, но болезнь сильнее.

Перед глазами и умирающая Лида. Я жила у крестной и только изредка заглядывала домой. На праздник мама Катя с Марусей ушли в Дом культуры.

— Мама, ведь и я пошла бы с ними. Мне же девятнадцать лет, а я вот лежу…

По ее лицу струились слезы. Хоронила ее вся наша улица и весь мой класс. Да что улица!? Чуть ли не половина Турков. Этого никогда не забыть.