Мой учитель Филби

Вот группка, состоящая из советских журналистов и нескольких английских гостей, среди которых корреспондент агентства «Рейтер», освещающий дипломатические вопросы. Привет-привет, как дела?

После обычного вступительного ритуала Джон из «Рейтера» вполне буднично задал мне самый что ни на есть стандартный вопрос:

– Ну а как ты оцениваешь нынешнее состояние британо-советских отношений? Не кажется ли тебе, что они немного улучшились по сравнению с прошлым разом, когда мы беседовали?

И тут меня, как Остапа Бендера, понесло.

– О каком улучшении может идти речь теперь, после того как вы выдворили еще одного нашего дипломата?! – заявил я.

Мой собеседник встрепенулся и в мгновение ока превратился в одно большое, ярко покрасневшее ухо.

– Кого, – взволнованно спросил он. – Когда?

– А ты что, не слышал? – осведомился я, пребывая в полной уверенности в том, что если такая новость известна даже женам чистых дипломатов, то это не более чем секрет Полишинеля. – Сегодня утром, кого-то из нашего военного атташата.

Джон растворился буквально на глазах. Только что был рядом – и пропал.

«Ну и черте ним», – решил я и пошел тусоваться дальше.

На следующий день у меня была назначена конспиративная встреча с ценным агентом. Ей, как и положено, всегда предшествует трехчасовая проверка на предмет обнаружения возможного наблюдения со стороны английских спецслужб.

Сел я в машину, включил Би-би-си и тут же услышал новость:

«Сегодня британский МИД подтвердил факт высылки из страны сотрудника военного атташата СССР такого-то. Это очередное звено в участившихся в последнее время обменах выдворениями советских и британских дипломатов. Сегодняшнее заявление официального представителя Форин-офиса было сделано в ответ на настойчивые запросы британской прессы. Примечательно, что в отличие от всех предыдущих случаев информация просочилась к журналистам именно от русских. Как удалось узнать из неофициальных бесед с сотрудниками Форин-офиса, на этот раз они не собирались публично оглашать факт выдворения, дабы не нанести дальнейшего ущерба британо-советским отношениям».

Руль в руках завилял, сердце провалилось в пятки, которые вместе с остальными ступнями как-то обмякли и отказывались нажимать на педали управления. Что же я наделал?! Как объясняться с начальством, которое теперь уже наверняка приступило к внутреннему расследованию? Неужели вот так незаметно подкрался конец моей карьеры?

В таком похоронном настроении я промотался по городу целых три часа. Какая там проверка от наружки?! Какое это теперь имеет значение, если мне грозит предельно суровое наказание от своих за проступок, нанесший ущерб советско-британским отношениям?

Усилием воли я собрал себя в более-менее сформированную кучку, налепил на рот приветливую улыбочку и с напускной бодростью предстал перед моим ценным агентом. Назовем его Артуром.

Он, кстати, был замечательным, дружелюбным мужиком. У нас с ним сложились теплые личные отношения, и Артур сразу почувствовал, что со мной творится неладное. Я соврал что-то насчет бессонной ночи, посвященной работе над важной статьей, и часа полтора беседовал с Артуром за ланчем на полном автопилоте. Хоть убей, никогда не смогу вспомнить, о чем мы в тот день говорили.

Но вот и все, встреча с агентом позади, а что делать дальше? По дороге к посольству окончательно выкристаллизовалось решение. Надо по-честному сдаваться. Ведь недаром говорится, что повинную голову меч не сечет. С этой мыслью я сделал глубокий вздох и ворвался в кабинет резидента. Аркадий Васильевич Гук как раз находился там и вроде не имел особых дел, пребывал, так сказать, в послеобеденном состоянии души и тела.

Я рассказал все как на духу.

Аркадий Васильевич очнулся, внимательно выслушал мою исповедь, долго чесал затылок и наконец изрек:

– Значит, так. Молодец, что все на прямоту рассказал. Ценю. Доложу лично В. Ф. – Он имел в виду Виктора Федоровича Грушко, заместителя начальника разведки, курировавшего наш отдел и, естественно, лондонскую резидентуру. – Давай договоримся, что, кроме нас троих, никто ничего не будет знать. Никому ни единого слова, понял? – Затем резидент советской внешней разведки надолго задумался и неожиданно произнес: – А впрочем, так этим «сапогам» и надо.

Поясню, что «сапогами» мы, сотрудники внешней разведки, величали коллег из резидентуры ГРУ. Как они нас обзывали, не знаю, но наверняка было и есть какое-то жаргонное словечко. Отношения между нами были не враждебные и не дружеские, а скорее задиристые, конкурентные, как между учениками классов «а» и «б» одной школы, постоянно иронизирующими друг над другом. Несмотря на официально соблюдавшуюся конспирацию, все, конечно, прекрасно знали, кто ходит отчитываться на чердак, а кто в подвал. Но каких-то совместных операций я не припоминаю, вероятно, их не могло быть по определению. «Сапоги» отличались от чистых дипломатов и журналистов бравой выправкой, незамысловатыми манерами, прямым и честным взором.

А мы, внешние разведчики? Ведь наверняка тоже заметно отличались, однако попробуй-ка оценить себя со стороны.