Мой учитель Филби

Что из этого получилось, я узнал от матери, когда приехал в отпуск. Отец был увлечен просмотром матча чемпионата СССР по футболу. О том, что это запись, а не прямая трансляция, он не знал.

– Мать пошла к телефонному аппарату, издающему звук междугородного звонка, и услышала – Можно ли Юрия Борисовича?

– А кто его спрашивает? Юра, иди к телефону.

– Это некто Николай Николаевич Озеров. Я передаю вам привет от Максима.

– Рита, это что еще за розыгрыш? – недовольно пробурчал отец. – Озеров сейчас комментирует матч, он только что кричал «го-о-л».

Мама, оказавшаяся в неловком положении, вежливо переспросила междугородного собеседника, не ошибся ли он. Только получив неопровержимые свидетельства того, что речь идет о ее сыне и на проводе действительно живой Озеров, она насилу оторвала от телеэкрана отца, заслушавшегося комментарием Николая Николаевича. Потом все втроем долго смеялись.

Николай Николаевич Озеров, безусловно, произвел на меня самое яркое впечатление из всех советских людей, приезжавших на Британские острова. Но были и другие на редкость интересные персоны. Ведь в советские времена выезд за границу, тем более в особо враждебную Великобританию, был, да и то частично, открыт только для самых выдающихся представителей нашей политической, научной и творческой элиты. Некоторым из них сверху навязывали обязательную встречу с коллективом советской колонии в посольстве.

Там я слушал грустное и подавленное выступление Андрея Тарковского незадолго до его ухода из жизни. Более оптимистическими были свидания с выдающимися дирижерами Евгением Светлановым и Арвидом Янсонсом, хорошими знакомыми моего отца.

Арвид Янсонс, отец ставшего знаменитым на весь мир дирижера Мариса Янсонса, представлял в Королевском фестивальном холле Первую симфонию Прокофьева. Во время исполнения произведения группка людей в партере начала громко скандировать лозунги в защиту какого-то советского диссидента. Седовласый маэстро решительным подъемом дирижерской палочки остановил оркестр на полуноте и, оставаясь в одной позе, выдержал пятиминутную паузу, пока секьюрити не вывели из зала нарушителей спокойствия. Как только воцарилась долгожданная тишина, Янсонс опустил палочку, и оркестр продолжил прокофьевскую музыку с того же самого места.

С мэтром отечественной внешнеполитической мысли академиком Арбатовым, создателем и первым директором Института США и Канады Академии наук СССР, мы вечера напролет бродили в окрестностях Гайд-парка, обсуждали возможные военно-стратегические и политические последствия размещения в Западной Европе американских крылатых ракет. Видимо, я приглянулся маститому академику, и он предложил писать диссертацию в ИСКАНе на тему англо-американских отношений.

Я сразу смекнул, что такими предложениями не разбрасываются, и через пару месяцев, принимая у себя дома другого искановца, профессора Давыдова, ловко ввернул в разговор предложение академика.

– Ну, раз сам Георгий Аркадьевич пригласил, то я согласен быть вашим научным руководителем, – моментально отреагировал гость.

В течение пары лет, последующих за этой встречей, работа над диссертацией обеспечивала мне великолепное прикрытие как разведчику. Спустя три года после возвращения в Москву диссертация действительно была защищена. Об истинной ведомственной принадлежности автора знал только Арбатов. Даже профессору Давыдову я открылся лишь после обмывания защиты.

Нет, не совсем так. Знал еще известный историк-международник Александр Александрович Фурсенко, согласившийся дать мне научный отзыв. Впоследствии он стал академиком и ученым секретарем отделения истории Российской академии наук, а его сыновья Андрей и Сергей – соответственно министром науки и образования РФ и руководителем Российского футбольного союза.

Но при нашем знакомстве в Лондоне в начале восьмидесятых Александр Александрович, поджарый пожилой человек спортивного вида, поразил меня тем, что отказался ехать в посольство на городском транспорте.

– Неужели я на такси не могу туда добраться?! – безапелляционно отреагировал он на мои попытки объяснить, как лучше добраться до места на метро или автобусе.

Надо сказать, тогда это был подвиг для советского человека. Ни у кого из отечественных ученых не было и не могло быть валютных источников, кроме жалких суточных, на которые и пропитаться толком было невозможно.

Лондонская командировка подарила мне также незабываемую встречу с великим шахматистом Гарри Каспаровым. В конце 1983 года двадцатилетний Гарри провел в Лондоне успешный полуфинал турнира претендентов, после чего одолел в финале ветерана советских шахмат Василия Смыслова. Через год он бросил вызов действующему чемпиону Анатолию Карпову, победил его и надолго занял мировой шахматный трон. Примечательно, что нынешний оппозиционер Каспаров тогда представлял официальные советские шахматы против дезертировавшего из страны Виктора Корчного, имя которого было строго запрещено упоминать в советской прессе.