Мои университеты. Сборник рассказов о юности

Стипендия – послезавтра, а сегодня у нас с Ларой и Машей осталось на троих семьдесят пять копеек. Даже на кино не хватит…

– Давайте купим полкило халвы, а потом поедем к нам в общагу – бутылки сдавать, – предложила Маша.

Бутылки из-под кефира и молока в общежитии не выбрасывали, но и не мыли: складывали грязными в коробки, запихивали под кровати и рассматривали как «последний резерв». Хочешь сдавать – пожалуйста, но сначала нужно их отмыть…

Днем в общежитии почти так же шумно, как и вечером, потому что у нас занятия в две смены. На кухне что-то булькает, из-за дверей просачиваются голоса и музыка, а по длинному коридору прыгают в пучке солнечного света пылинки.

– Вы что, бутылки будете мыть? – спросила Лара, увидев нас в умывальнике. – Мы с Чапой сейчас тоже притащим! Девчонки, завал! Денег ни у кого нет, а стипуха еще когда!

Я наполняю бутылку холодной водой и трясу ее изо всех сил, но засохший жир уже сроднился со стенками, прирос к ним и не отмывается.

– Да кто ж так делает? – удивляется Мама-Чапа, медленно, как корабль-тяжелогруз, вплывая в умывальную комнату. На Чапе длинный, до пола, халат, который сибаритка Наташа брала с собой даже на «картошку».

– Сразу видно, что избаловали тебя! Смотри, как надо! – Чапа рвет на мелкие кусочки газету, крошит яичную скорлупу и наливает в бутылку теплую воду из чайника.

– «Карамболина, Карамболетта, ты пылкой юности мечта!..» – поет Чапа, дирижируя бутылками, и вокруг ее спутанной шевелюры порхают солнечные зайчики! А мне кажется, что это не зайчики, а воздушные шарики, которые сейчас приподнимут тяжелую Наташу над полом – и поплывет она, махая бутылками, над городом…

Одна бутылка выскальзывает из мокрых пальцев и – дзынь! – ударяется о край раковины.

– Она все равно была отбитая, – не расстроилась Чапа, выгребая осколки. – «Карамболина, Кар-рамболетта…»

С полными сетками бутылок мы шествуем по коридору, и все встречные почему-то считают своим долгом спросить: «Вы что, бутылки сдаете?» Как будто не видно и так, что сдаем.

В приемном пункте нам повезло: он был открыт, хотя обычно там или перерыв на обед, или записка «Ушла за тарой». Но очередь длинная – человек двадцать! В основном сдают бутылки из-под водки или лимонада, а молочные принимают во всех молочных отделах в гастрономе.

– Может, в гастроном пойдем? – спросила Лара, глядя на скучную толпу с тележками и сумками. – Поменяем на плавленые сырки…

– Там сейчас обед, – обернулась женщина в синем платке. – Да тут тоже недолго, принимать – не взвешивать.

– А вы что, студенты? – с уважением спрашивает потертого вида мужичок в нахлобученной на самые брови шапке. В руках у него женская хозяйственная сумка, из которой торчат белые горлышки водочных бутылок.

– Ага, – кивает Лара.

– Тогда ладно, коли так, – непонятно чему радуется мужичок. – Но вот я вам что скажу, доченьки: водка до добра не доводит, вы уж мне поверьте!

– Дяденька, да у нас кефир! – дурашливо распахивает сумку Лара.

– Тогда ладно, коли так, – кивает мужичок и повторяет, как заклинание: – Водка до добра не доводит.

Я стою рядом, и мужичок наклоняется ко мне:

– А в каком, к примеру, институте учишься?

– В инязе.

– Ишь ты! А кто ж у тебя родители?

Я не понимаю, почему он ко мне привязался, но он – взрослый, и я не могу проигнорировать вопрос.

– Папа – учитель, мама – диктор на радио.

Мужичок совсем загрустил, опустил сумку с бутылками на землю и с жадным любопытством уставился на меня:

– А ты одна в семье или еще дети есть?

Я отвечаю на вопросы вежливо, как хорошая девочка, и от этого моему собеседнику становится все хуже. Но остановиться он уже не может, растравляя себя видом чужой благополучной жизни.

– А мамка с батькой любят друг друга? – вдруг задал он свой главный вопрос, уже зная ответ и заранее принимая неизбежное разочарование.

– С отбитым горлышком не берем! – отставляет в сторону три наши бутылки приемщица. – А эту – мыть лучше надо! А вот тут – трещина…

Мы оставляем пять забракованных бутылок около ларька, берем три рубля и отправляемся в уже открывшийся после обеда «Гастроном». Я оборачиваюсь. Потертый мужичок в старой нахлобученной на глаза шапке стоял около прилавка и, вывернув шею, смотрел нам вслед…

Максим Епифановский ( Санкт-Петербург ) Беспечный студент

Купюра

Конец августа. Летние каникулы закончены. Я опять вернулся в Питер. На Московском вокзале меня встретили два друга-сокурсника. Обливаясь потом, мы с огромным трудом дотащили мои баулы до общежития и устроили пиршество.

Длинный обшарпанный стол ломился от нежнейшего домашнего сыра и деревенских пахучих колбас, в тарелках между стогами квашеной капусты важно лежали разноцветные маринады. Довершали картину бутыли молодого вина и рыжеватого ганджубаса.