Мой век

В доме было пять комнат, в которых жили четыре семьи — отец приобрел его вместе с постояльцами — семейным ветврачом Питиным, семейным ветфельдшером Моисеевым и медсестрой Харитоновой. Наша семья, состоявшая в то время из восьми человек, занимала одну, правда, самую просторную комнату. Нечего было и думать о каких-либо даже минимальных удобствах. Теснота невообразимая. На кроватях спали только больная бабушка, мать и сестра. Остальные ложились вповалку на пол.

Меня успокаивало то, что я не долго буду стеснять семью, вскоре надо было уезжать обратно в леспромхоз. Но случилось непредвиденное. Мой товарищ по техникуму Иван Кутасов, работавший в редакции «Красной Карелии», сказал мне при первой встрече, что я вместе с ним должен сходить к редактору газеты И. М. Стерлину. Я спросил:

— Зачем?

— Ну, ясно же зачем, — ушел он от ответа.

Впрочем, я и сам догадался, почему редактор хочет встретиться со мной. После того как в «Красной Карелии» был напечатан мой очерк, присланный на конкурс, Кутасов посоветовал Стерлину, недавно назначенному в газету и спешно обновлявшему редакцию, взять меня на работу. Стерлин с готовностью согласился.

И вот мы идем в редакцию. В маленькой задымленной табачным дымом комнатке, именуемой кабинетом редактора, нас встретил высокий человек с красивой шевелюрой слегка вьющихся волос и большими серо-голубыми глазами. Сразу заговорил о деле:

— Мне понравился ваш очерк. Товарищ Кутасов утверждает, что вы и раньше писали в газету, любите писать. А что, если поработаете в штате? Согласны?

Я сказал, что, конечно, согласен, но только через год. Стерлин захохотал:

— Выдумщик! Товарищ Кутасов, вы только полюбуйтесь, какой выдумщик ваш друг. Да через год вы, может, и не понадобитесь редакции. Но почему через год?

Я ответил, что дал обещание вернуться в леспромхоз.

Стерлину опять стало весело:

— Мало ли кто кому что обещал!

Мне не понравился такой неприкрытый цинизм редактора. Сухо сказал ему:

— Нет, товарищ Стерлин, от своего обещания я не откажусь!

Стерлин посмотрел на смутившегося Кутасова:

— Да что мы будем его уговаривать! Передадим дело в обком — и разговору конец. Вы ведь коммунист? Кандидат? Ничего — партийная дисциплина распространяется и на кандидатов.

Через несколько дней меня пригласили в обком и сообщили, что принято решение о переводе меня из Ругозерского леспромхоза в редакцию газеты «Красная Карелия». Хотел возразить, но промолчал, не воспротивился, не хватило духу.

Так я не сдержал своего слова. Что подумал тогда обо мне Пейппо — крутой директор, — иногда и перегибал, но честнейший человек. А Канто?

До сих пор мучает совесть, не могу себе простить, почему уступил тогда, проявил нерешительность.

Две даты: 29 сентября 1932 года и 16 июня 1984 года. Между ними солидный пласт времени — пятьдесят один год и восемь с половиной месяцев.

29 сентября 1932 года я первый раз переступил порог редакции газеты «Красная Карелия» как ее штатный сотрудник. Редакция размещалась тогда в одноэтажном каменном домике на Пушкинской улице. Когда-то в нем была свечная фабрика. В помещении пахло воском и типографской краской. Мне отвели место за небольшим замызганным столом. Мое место оказалось прямо под форточкой. В нее врывался свежий онежский ветер. Было холодно. Я захлопнул форточку. Сидевший за соседним столом солидный Матвей Покровский — заведующий промышленно-транспортным отделом — мягко заметил:

— Лучше бы не закрывать. Все курим. Задохнемся.

Я извинился и открыл форточку…

А 16 июня 1984 года я последний раз переступил порог трехэтажного каменного здания по улице Германа Титова, распрощавшись с газетой, которой посвятил почти всю свою сознательную жизнь, и направился на ту же Пушкинскую улицу, но уже в Союз писателей Карелии, где накануне меня избрали председателем правления Союза.

…Первую командировку в газете я получил на Деревянский лесопункт. Начальник его Зинков, ровесник мне — молодой еще, шумливый человек, зачем-то отрастивший широкую рыжую бороду (тогда бород не носили), встретил меня снисходительно.

— Что, молодой человек, леском интересуешься?

— Интересуюсь.

— Пожалуйста, — Зинков, стоя на крыльце, махнул рукой, — у нас всё на виду. Показать или сам разберешься?

Я сказал, что постараюсь разобраться сам.

И без особого труда разобрался: лесопункт далеко еще не был готов к осенне-зимним лесозаготовкам, хотя сезон уже наступил. Когда сказал это Зинкову, он изумился:

— Да ты, милый, что? Откуда ты такой?

Мне было странно, что человек, безусловно понимавший свое дело и ясно видевший недоделки, никак не желает признавать ничего, всё начисто отметает. Сказал Зинкову:

— Меня удивляет это.

Он отмахнулся:

— Удивляйся сколько душа желает.

Я сказал, что напишу об этом. Ответ был категоричный:

— Пиши сколько влезет.

Я написал заметку «Попробуйте не удивиться».