Мой век

Если уж мне, заместителю редактора областной газеты, жилось так трудно, то каково было положение рядовых тружеников. Недоедали. Не хватало одежды, обуви. Жить было негде. Но поразительно: ни тени уныния! Люди жили радостью от сознания того, что наконец-то они дома, что самое тяжелое позади, а впереди нормальная мирная жизнь. Но жизнь эту надо построить. И все горожане — рабочие, служащие, возвращающиеся с фронта солдаты, домохозяйки, старики, молодежь, мужчины стали восстановителями. Многими часами не покидали они развалин, работали без устали, с беспримерным энтузиазмом. Я написал об этом повесть «Дианковы горы». Место действия ее героев — не Петрозаводск, но это не меняет сути дела. Повесть — о созидателях особого склада, людях чистых, бескорыстных, беззаветных. Они достойны внимания сегодня, будут достойны внимания завтра.

Горячее было время, сложное и трудное. Послевоенные невзгоды. Но неправомерно всё списывать на войну. Кое-что зависело и от местных органов, их руководителей, их честности, заботливости, инициативы. К сожалению, некоторые чиновники, всю войну действовавшие бесконтрольно, ни перед кем не отчитывавшиеся, оторвавшиеся от народа, стали забывать о своих обязанностях. Некоторые из них, отсиживаясь в тылу, бездельничали, вели праздный образ жизни, злоупотребляли спиртным, не отличались высокой нравственностью. Справедливой критике подвергались, в частности, секретари ЦК компартии Н. Сорокин, А. Варламов, П. Соляков, заместитель председателя совнаркома М. Исаков. Постановлением ЦК ВКП(б) от 10 января 1950 года был освобожден от работы первый секретарь ЦК компартии Г. Н. Куприянов.

Нельзя не отдать должное первому секретарю за его большую работу, которую он проводил во время войны, будучи членом военного совета Карельского фронта. Безусловно, большой заслугой Куприянова должно быть признано то, что он решительно выступил против попытки отдельных военачальников Карельского фронта принизить роль карельского народа в Великой Отечественной войне. Никто не отрицал других заслуг первого секретаря перед республикой. И все-таки решение о его освобождении было признано коммунистами обоснованным.

Дело в том, что Куприянов, вернувшись после окончания войны на гражданскую работу, привнес в нее чисто военные методы. Командовал, не терпел возражений, считал, что только он может правильно судить обо всём, что происходит в республике. Приведу, возможно, не такой уж значительный, но показательный пример, связанный лично со мной.

В 1947 году наше издательство выпустило написанную кандидатом исторических наук В. И. Машезерским и мною брошюру «Карело-Финская ССР».

Вскоре после этого мне в редакцию позвонил Куприянов. Не поздоровавшись, сердито спросил:

— Вы с Машезерским что, добровольно возложили на себя обязанности руководителей республики?

— Я вас не понимаю.

— Выпустили книжку. Кто уполномочивал вас говорить за республику?

— Мы просто рассказали, — попытался объяснить я. — Факты и данные проверены.

— Всё неправильно, книжка вредная, — не дал мне договорить Куприянов и повесил трубку.

Уверен, что уже в тот же поздний весенний вечер отдел пропаганды и агитации получил задание разгромить брошюру.

За дело с готовностью взялся заместитель заведующего отделом кандидат философских наук Д. Д. Малегин. Заведующий отделом пропаганды Н. А. Дильденкин ушел от этого неблагодарного дела. Малегин, оставив без внимания положительные отзывы о брошюре ученых-историков, смастерил докладную записку, выступил на бюро ЦК с докладом, в котором всё было шито белыми нитками. Мы с Машезерским протестовали, доказывали что ничего предосудительного в книжке нет, что она написана на основе брошюры, выпущенной Госполитиздатом в 1940 году стотысячным тиражом, что вышедшая в Москве книжка начинается с предисловия Г. Н. Куприянова. Наши доказательства повисли в воздухе. Бюро решило изъять брошюру из продажи. Это был неприкрытый произвол.

Прошло время. Меня пригласил в ЦК один из тогдашних секретарей Н. И. Крачун. Как только я переступил порог его кабинета, он подал мне рукопись. Это была брошюра Куприянова о республике.

— Почитай, может, что подправить надо, подчистить.

Я взял было рукопись, но тут же вернул ее Крачуну:

— Ни подправлять, ни подчищать, даже читать не буду.

— Партийное поручение.

— Не буду.

В это время зашел в кабинет работавший вторым секретарем ЦК Ю. В. Андропов.

— Отказывается, понимаешь, читать, — пожаловался на меня Крачун.

— Отказывается и правильно делает, — сказал Андропов, хорошо помнивший историю уничтожения нашей книжки.

Впоследствии та самая тоталитарная система, порождением которой был Куприянов и которую он поддерживал, зверски расправилась с ним.

В 1950 году он был арестован по так называемому «ленинградскому делу» и приговорен к 25 годам лагерей. Но в июне 1952 года военная коллегия Верховного суда СССР изменила свой первоначальный приговор. Она постановила содержать Куприянова, как «особо опасного преступника», не в лагере, а в одиночной тюремной камере.