Мой век

Приехал в Йошкар-Олу — уютный городок на равнине — ранним апрельским утром. Первое впечатление — высокий мост через реку Кокшагу, за мостом — широкие улицы, чистые, малолюдные. Постройка в основном четырехэтажная. В городе много кустов и деревьев. Они начинали зеленеть — была середина апреля. В Мари республике теплее, чем у нас в Карелии. Неподалеку от вокзала тихая гостиница с небольшим рестораном. Наскоро позавтракали в нем с заместителем редактора «Марийской правды» В. Н. Карташовым, встретившим меня на вокзале, и направились в редакцию.

Прежде всего он обратил мое внимание на монументальное здание Драматического театра. Я сказал, что эта достопримечательность мне до деталей знакома: точно такое же здание украшает и Петрозаводск.

Мы наивно поудивлялись: ну зачем в разных республиках, в разных городах с разным населением, с разными традициями строить абсолютно одинаковые здания? Слишком значительно их предназначение, чтобы размножать по типовым проектам. Или уж совсем оскудела наша архитектура?Но дело было, понятно, не в архитектуре. Всех тогда стригли под одну гребенку, старались, чтобы всё было одинаковое. Одинаковое, единообразное, равнодушное легче держать в узде.

Дом редакций и типографии был какой-то пестрый, как бы наскоро собранный из трех или четырех одинаково неуклюжих частей. Не иначе, достраивался, да может, и не раз. Служебные помещения не отличались удобствами. Журналисты теснились в каждом закоулке. Все они, за малым исключением, были молоды, любознательны, общительны, за словом в карман не лезли. Первый, с кем я разговорился, едва переступив порог редакции, был заведующий отделом информации Шишкин. Он шутливо спросил:

— А верно ли, что на ваших озерах рыба сама в лодку прыгает?

Я весело ответил.

— Верно. Прыгает. Но только не в лодку, а прямо в котелок. Повесит его рыбак на берегу, поближе к урезу воды, окуни сами начинают швыряться в кипяток. Рыбаку только остается посолить уху.

— А что, я верю, — смеялся Шишкин. — Потому что с детства мечтаю о рыбалке, но ни разу не держал в руках удочки. Хотел бы переехать на постоянную работу в Петрозаводск.

— Об этом после, — сказал я. — Давайте сначала разберемся, дает ли что вам объединение.

Шишкин отмахнулся:

— Мне всё равно, что объединение, что разъединение.

Подошел редактор газеты Б. А. Бучкин — высокий, солидный человек с гладко выбритым холеным лицом и лысеющей головой. Поздоровались. Бучкин пригласил в свой просторный кабинет. Здесь и собрались на совещание работники редакции. Бучкин сказал, что работа в объединенной редакции идет нормально и, в общем, всё в порядке. Журналисты не разделяли его мнение. А сотрудник редакции, известный поэт Казаков прямо высказал свое неудовольствие:

— И на черта сдалось это объединение? Оно ведь насквозь искусственное.

Потом с Бучкиным мы ездили по марийским деревням. Как и в наших карельских деревнях, в глаза бросалась большая бедность. Мужчин в них почти не было видно. Многие подались на заработки в Йошкар-Олу, в Казань, в Волжск, известный своим целлюлозно-бумажным комбинатом. Оставшееся немногочисленное мужское население растеклось по конторам, недостатка в которых село не испытывало. Представители сильного пола выглядели свежее, чем женщины, были лучше одеты. Усталые, измученные тяжелой работой и бесчисленными семейными заботами колхозницы казались мученицами. Мученицы они и были — на их плечи грузно легли все беды разоряющейся деревни.

Когда мы заводили разговор о газетах, колхозницы лишь горько усмехались: «Газета? Какая еще газета? Не до газеты». Но служащие, учителя, агрономы проявили к этому живой интерес. Они были единодушны: газета на марийском языке, а в селе она главное периодическое издание, стала более сухой и скучной.

Обо всем этом я сообщил в сектор печати ЦК. А от себя добавил, что и коллектив нашей редакции тоже считает, что самостоятельные редакции будут работать лучше.

Разумеется, объединение редакций преследовало благие цели — улучшить руководство печатью, повысить ее уровень; известную роль, надо полагать, играли и соображения экономии средств за счет сокращения штатов. В какой-то мере эти цели оправдывались. Но было в реорганизации и что-то искусственное, противоестественное, чувствовалась натяжка, ложь.

В 1967 году наша объединенная редакция перестала существовать. Это было воспринято журналистами и общественностью как должное: произошло то, что закономерно должно было произойти. Но редакционные коллективы «Ленинской правды» и «Неувосто-Карьяла», став полностью самостоятельными, не отдалились друг от друга, не замкнулись каждый в свою скорлупу. Наоборот, связи между ними укрепились, стали живыми, творческими. Третье десятилетие уже работают две редакции рядом, под одной крышей, негласно соревнуются, что помогает как одному коллективу, так и другому. Живет дружба между журналистами. Никто ее не декларирует, никто о ней не шумит. Она живет сама по себе, как естественное состояние нормальных человеческих отношений.