Мой век

Немалый урон сельскому хозяйству Карелии нанесли сомнительные эксперименты, непродуманные, опрометчивые решения. Увлеклись кукурузой. Известно, что из этого вышло. Приблизительно в это же время — в 1954—1955 годах — ликвидировали в колхозах овец. Прошел слух: они, мол, заражены болезнью легких. На одной из запущенных ферм, где животные содержались в сырости, холоде и голоде, болезнь была действительно обнаружена. Вместо того чтобы позаботиться о наведении порядка на фермах, поспешно сделали вывод о том, что овцы на севере не приживаются, болеют, поэтому нет никакого резона держать их в колхозах. Это явно противоречило здравому смыслу. На севере всегда содержали и теперь содержат овец — на редкость полезных животных, которые не требуют много корма, но дают шерсть, отличное мясо. За овцами легко ухаживать. До сих пор не могу себе простить, что газета на выступила тогда в защиту овец. Впрочем, есть этому оправдание. ЦК компартии, точнее, его первый секретарь, запретил газете публиковать какие бы то ни было материалы об овцах. Помню, наш фотокорреспондент привез интересный снимок овец, пасущихся на островах Онежского озера. Уполномоченный Главлита не разрешил его напечатать.

Потом, ориентировочно в 1956 году, было выявлено, что, оказывается, невыгодно содержать в хозяйствах лошадей. Хорошо помню, как один ответственный работник республики, вернувшийся из командировки в Москву, сообщил на бюро об «открытии», что лошадям в колхозах и совхозах нечего делать, от них никакой пользы — лишь переводят корма. Это, мол, дармоеды. Нелепая антилошадиная кампания стала еще одним шагом к разорению деревни. Безрадостная, трудная жизнь сельских жителей еще более усложнилась. Теперь они вынуждены были становиться временами даже тягловой силой — таскали на себе сани, груженные дровами, а то и сеном, если имели козу или корову.

Конечно, ничего хорошего не могла дать и не дала ликвидация в деревне личных подсобных хозяйств. Меньше стало производителей, больше потребителей. Только и всего. Разглагольствования о том, что колхозник, рабочий совхоза может купить молоко, мясо, масло в магазине, было лишь пустой безответственной болтовней с тяжелыми последствиями.

Приблизительно в это же время союзное правительство приняло постановление, запрещающее содержать домашний скот в городах. Постановление оправданное, цель его благая — обеспечить нормальное санитарное состояние городов. Но оно еще больше сократило источники поступления на рынок животноводческой продукции. Тем более что на местах выполнялось с ненужной поспешностью, а иногда и прямо искажалось.

Припоминаю, какую невиданную оперативность проявили тогда петрозаводские власти. Скот в городе был ликвидирован в считанные дни. Причем в приливе избыточной старательности и спешке забыли сделать даже то элементарное, что напрашивалось само собой, — передать высокоудойных коров совхозам. Породистые животные пошли под нож.

В постановлении говорилось, что оно не касается городов, население которых не превышает 15 тысяч человек. Но где там! Ликвидацию скота провели и в малых городах.

Я тогда был депутатом Верховного Совета республики от Суоярвского избирательного округа. Получил известие, что в Суоярви отбирают коров. Конечно, понял, в чем дело, поспешил туда. Но было уже поздно — суоярвские чистоплюи успели очистить город от скота. Я спросил у первого секретаря райкома, зачем они это сделали. Крупный, самонадеянный человек покровительственно усмехнулся:

— Живете в столице и не знаете, что есть специальное постановление правительства.

Я сказал, что постановление мне известно, но я также знаю, что оно касается только тех городов, население которых превышает 15 тысяч человек. В Суоярви нет и 14 тысяч.

— В постановлении сказано, — разъяснил секретарь, — «по усмотрению местных органов». Вот мы и «усмотрели». А что? Не хотим быть хуже других. К тому же, горожане сдали коров добровольно.

Я не выдержал:

— Знаем мы эту добровольность! Оставили людей без молока, да еще оправдываетесь.

— Из совхоза «Суоярви» привезем.

— Да вы что, издеваетесь? До совхоза, небось, сто километров, дорога адская.

— Привезем.

Я подумал, как найти управу на этого человека? Но тут же спросил себя, а зачем, собственно, это, к чему? Дело сделано, коров не вернешь. Да и действовали суоярвские руководители, в общем-то, в духе правительственного постановления. Правда, «перегнули». Но у нас негласно принято ведь было считать, что лучше перегнуть, чем недогнуть.

Впоследствии, в семидесятых, да и в восьмидесятых годах, официальные органы не раз обращались с призывами, особенно к сельскому населению, к жителям рабочих поселков — заводить коров, разводить в личных хозяйствах свиней. Но призывы эти повисли в воздухе. Люди разуверились во всём. К тому же их притесняли всевозможными запретами. Прежде всего — не выделяли покосов. Директор совхоза гнал их даже с неудобий, которые никогда хозяйством не пользовались. Лесхоз не пускал даже на болота: сама лесная охрана, дескать, скосит на них траву, хотя она, как правило, не успевала делать это.