Мой век

Ленин не обманул. Новая его политика стала постепенно оборачиваться то одним, то другим благим делом. Воскресло потребительское общество, сняло замок со своей лавки. Оно хорошо знало нужды пайщиков и сумело хотя бы в самом малом удовлетворить эти нужды. Предметы самой первой необходимости появились в продаже довольно быстро. Наиболее обнищавшим многосемейным крестьянам волисполком выделил в кредит восемь лошадей. В село завезли плуги, железные бороны. На высоком песчаном берегу речки Деревянки весело, обнадеживающе задымила кузница Андрея Тимонена, прозванного в селе кенарем за то, что не расставался с песней. Мы дружили с сыном кузнеца Робертом, которого все называли Робкой. В холодную пору частенько прибегали в кузницу, чтобы погреться, а заодно и полюбоваться горячей работой неугомонного кователя.

Люди бросились на поля. Заросли они, отбились от рук.

Покидка — так называлось наше лучшее поле. Пришли — на полосках вода. Что делать? Конечно, рыть канавы. Взялись за лопаты. Отец и мать в первую очередь, но также и мы — Михаил, Петр, я и даже бабушка. Сколько мы на этих канавах пота пролили! И вот наконец ручей! Присоединились к нему. Он потянул застойную воду с полей, веселей зажурчал. На радостях устроили праздник. Бабушка наварила полный котел сущика, каким-то чудом наскребла в пустом засеке немного овсяной крупы, сварила кашу, накипятила пахнущего малиной плиточного чаю — получился праздничный обед. И уж как наслаждались мы им, рассевшись всей большой семьей по зеленому берегу ручья. Осенью посеяли на Покидке рожь. Она вымахала в рост человека. И потом Покидка щедро вознаграждала нас за труд. Теперь запущена — у колхоза не хватило духу содержать в порядке канавы.

На глазах стало возрождаться тогда село Деревянное. То в одном, то в другом месте застучали плотницкие топоры. Начали выпрямляться покосившиеся избы, засветились только что напиленным белым тесом новые крыши. Люди подняли головы, повеселели, начали думать, как лучше устроить жизнь. В широком ходу была книжка «Сам себе агроном». Деревянцы научились выращивать овощи. Испокон века они знали лишь рожь, овес, жито, картофель. Теперь каждый уважающий себя хозяин выращивал и капусту, и морковь, и свеклу, и огурцы. А самый культурный деревянский крестьянин Василий Васильевич Кикинов вознамерился даже создать на болоте показательное поле. Не один год бился, осушая топь. Мучился сам, замучил сыновей. Наконец топь отступила, обозначилось поле. Стали его пахать. Но однажды пахари не явились. Кикиновых раскулачили, куда-то сослали. А года через два произошло чудо — власти признали, что в отношении типичного середняка Кикинова допущена несправедливость. Вернувшись из ссылки, Василий Васильевич пошел посмотреть, каким стало его трудное поле. И вот он на знакомой меже, а перед ним безжизненная топь. Уже на другой день Кикинов и его сыновья направились с лопатами на такое знакомое и такое ненавистное болото, чтобы начать все сначала.

Сколько лет прошло, а и теперь, когда я слышу, как отрекаются даже от слов «частная собственность» на землю, вспоминаю Кикинова. Он-то не только не отрекался от этих слов, а пытался на деле доказать, что именно частная собственность на землю делает крестьянина свободным и придает ему великую силу.

Нам, ребятишкам, больше всего понравилось то, что в селе открыли избу-читальню. Первый избач — неудержимый Проскуряков, шумный паренек из наиболее грамотных рабочих, был посланцем Онежского завода. Он завел громкие читки газет, посадил за буквари неграмотных и малограмотных мужиков, поставил на школьной сцене спектакль «Мы — кузнецы». Деревянские парни и девки, еще вчера не знавшие, что означает слово «театр», сегодня стали артистами.

Проскуряков привез живые картины. Их показали в самой просторной и чистой климковской риге. Повесили на стену белую простыню, плотно закрыли ворота, чтобы в помещение не проникал свет; застрекотал аппарат, и на простыне зашевелились люди. Черный человек в белой маске бегал по квартире, явно намереваясь что-то украсть, а хозяин в таком же, как и вор, черном, плотно облегавшем тело костюме и тоже в белой маске из-за угла подглядывал за вором. Оба исчезли, а потом одновременно появились на экране. Хозяин схватил вора, приподнял его, и тот беспомощно стал дрыгать ногами, что означало: он сдается. Справедливость восторжествовала. Деревянцы были ошеломлены и восхищены. Так пришел к нам кинематограф.

Школа

Я поступил в первый класс нашей школы в 1918 году. Первые дни нас учила Мария Александровна Богословская. Она успела показать только первые буквы. Внезапно уехала. Говорили — вышла замуж. Потом сказали — сняли, поповская дочка. На ее место приехал из города Василий Александрович Трошин. Невысокий, плечистый, в кожаной куртке, с чемоданчиком и скрипкой. Выбросил из класса иконы. В большом углу, на самом видном месте, поставил скелет человека.