Мои Воспоминания

Арон-Лейзер стал сборщиком, но управлял всем городом, как прежде, ни на волос не меньше, и не знаю, имел ли ещё какой-нибудь сборщик в Литве такую власть, как он. Другие хозяева стали на него поглядывать сердито. Они знали, что власти, которую забрал себе Арон-Лейзер, нет ни у какого другого сборщика. Поэтому он стал приобретать врагов.

Арон-Лейзер на это не смотрел. Для него они не играли вовсе никакой роли. За него был исправник – и довольно! И всё-таки это его грызло, а кого-нибудь, кому он мог передать должность, он не находил. Чему, кстати, не рад был бы и исправник. Этот исправник тоже знал, что Арон-Лейзер – большой хват по части взимания налогов, на что другой на его месте, возможно, будет неспособен, и это было для него особенно важно.

Арон-Лейзер решил взять энергичного писаря, чтобы тот вёл городские дела. Тогда он, Арон-Лейзер, сможет освободиться и спокойно заняться своими делами с помещиками. Надо же иметь какой-то доход со стороны, ведь расходы большие.

Он поехал в Бриск к исправнику, поделился с ним своим планом – что он ищет энергичного, умного человека. Может, у того есть кто-то в Бриске? Исправник дал ему одного молодого человека – Й.Х.П., – частного адвоката, который писал прошения и вёл дела. Деду он понравился и он его привёз в Каменец. Прежнего писаря, простого еврея, делавшего в слове «русский» семь ошибок[70], он уволил, купил ему дом за двести рублей, устроил шинок и сказал:

«В патентах ты не разбираешься, но дохода у тебя будет больше прежнего».

Новый писарь явился в Каменец как аристократ: в коротком пиджаке, с кольцом на пальце и в общественном месте сидел без шляпы. Город был взволнован. Рассердились, понятно, на деда. Сердились так сильно, что кое-кто говорил, что такого, как Арон-Лейзер позволительно убить даже в Йом-Киппур. Но что поделаешь с исправником?

Как обычно, дед делал вид, что ничего не знает, и передал команду Й.Х.П. Последний был умный малый и способный в Ученье – мог понять лист Гемары, но получив образование и став «адвокатом», превратился в «апикойреса».

Писарь приехал, и дед снова принялся за дела с помещиками. Три дня в неделю объезжал помещиков, а остальное время занимался с писарем. Врагам своим он попросил писца назначить налог в десять раз выше, чем они до сих пор платили. Это было нечто вроде мести, и тут уж поднялась настоящая буря. Пламя споров распространилось по всему городу, и стоял крик: «Это что же такое?! Арон-Лейзер взял секретарём гоя!»

Бейле-Раше, жена деда, приняла это близко к сердцу. Она ни за что не желала слушать эти обвинения с криками и проклятьями и с плачем требовала, чтобы он отказался от должности сборщика.

«Город – не за тебя, - плакала она, - и евреи города – тоже не за тебя. И ты – не за них. Не беспокойся, обойдутся они и без тебя. Не могу видеть, во что ты превратился. Какое несчастье!»

Арон-Лейзер поехал к исправнику и изложил ему, как обстоят дела, решительно заявив, что хочет освободиться от должности. Город недоволен, жена плачет, он больше не может. Не могут ему простить писаря.

Исправник согласился. «Только смотри, - сказал он, - как бы я снова не назначил тебя сборщиком. Нет никого другого на твоё место».

Исправник тут же поехал в Каменец, созвал городскую верхушку и приказал им к утру выбрать другого сборщика вместо Арон-Лейзера. Но писарь должен остаться тот же. И тут как раз была загвоздка.

«Что значит!? – вспылил город. – Не хотим писаря! Дадим ему двести рублей, и пусть уходит!»

Исправник послал за писарем и спокойно его спросил, что он хочет: остаться писарем или взять двести рублей и уйти. Писарь на это ответил, как и следовало ожидать:

«Даже если мне ничего не заплатят, не хочу быть писарем у таких скотов!» - что взять с апикойреса…

В городе начались радость и веселье: новый сборщик, новый писарь – и Каменец успокоился.

Дед стал чаще ездить к помещикам, делать с ними дела, и чем дальше, тем он становился среди них всё известнее – и настолько, что иногда они сами подбрасывали ему какой-нибудь заработок и советовали друг другу вести дела только с ним.

Со временем он стал у помещиков трёх уездов настоящим ребе: давал им советы, помогал дурить головы (помещики ведь тоже иногда дурят головы), и не будет преувеличением сказать, что иных из них – попавших в переплёт, проигравшихся в карты - именно он снова поставил на ноги. То, что появились у них в имениях винокуренные заводы, маслодавильни, лесопильни и водяные мельницы с цилиндрами– во всё это он влезал своей головой.

Был у деда один необъяснимый изъян: для себя он ничего не искал – как если бы единственным его желанием было – сделать из помещиков людей. Он объяснял это дико и непонятно: если помещики будут богаты, то будет заработок и у евреев. Потому что – куда идут их деньги? К евреям же и идут. И теперь понятно, что когда два помещика спорят, то им нужен Арон-Лейзер, чтобы их рассудить. И если помещик воюет с женой, то он, дед, служит миротворцем.