Мои воспоминания. Часть 2. Скитаясь и странствуя.

Скачу отчаянным галопом дальше и встречаю крестьянок, косящих рожь. Окликаю их и прошу бросить косьбу и быстрей бежать тушить лесной пожар. Я им за это спишу косьбу, которую они мне должны за взятую у меня под коноплю землю. Каждая крестьянка брала у меня участок, за который мне причиталось по пять косарей или других работников.

Так я пробежал вёрст пять по полям, прося каждого о милости: бегите, мол, помогите потушить этот ад. Бегу и всё время оглядываюсь: вижу, что дым - во весь лес, огня не видно, только - плотный красный дым, смешанный с огнём, достигает неба.

У меня сжалось сердце. Не до того уже было, что я всё потерял - но я оставил жену с двумя малыми детьми при таком большом пожаре, среди ненавистников, ей, конечно, станет дурно, и некому будет привести её в чувство. Всё же мне удалось убедить всех встречных крестьян и крестьянок бежать и тушить огонь, а сам я поехал дальше.

Вернувшись домой, я увидел, что дыма стало меньше. Как видно, пожар тушили. Крестьяне не особенно старались - я ведь подарил им работу, что мне теперь полагается!

Сгорело пятьдесят десятин леса, неподалеку от усадьбы; иные деревья ешё тлели. Тушили мужики длинным шестом: били по мусору шестом и так глушили огонь.

Сухие ветви на деревьях сгорали, но не сами деревья. Я не уходил, пока не потушили. Всего было несколько сот человек, крестьян и крестьянок.

Когда прошла опасность, я засчитал крестьянам работу четырехсот человек. Посторонним обещал дать каждому по два пуда сена.

На этом дело не кончилось. Лес нельзя потушить за один день. Назавтра он снова принялся гореть. Снова пришлось бегать за работниками, просить, чтобы тушили пожар.

И так горело почти каждый день. Я забросил хозяйство и бегал каждый день за работниками. Я знал, что если крестьян зовут тушить пожар, они должны прийти. Но заставить их нельзя, и их помощь стоит денег.

Вообще-то пожар в деревне - страшное пугало. Огня там очень боятся.

Помню, я однажды сидел на траве рядом с косцами и закурил папиросу. Бросил горящую спичку, и трава загорелась так быстро, что я едва успел затоптать огонь. И если бы не затоптал - он бы мгновенно распространился на несколько вёрст вокруг.

И я понимал, что любой щенок - пастух или кто - может в минуту поджечь усадьбу.

Всю вторую половину лета до середины осени мы жили в смертельном страхе. Для меня это была катастрофа, которая из меня всю кровь выжала. Я ждал с замиранием сердца лесных пожаров и был очень несчастен.

Старшине я обещал хороший подарок - пять возов сена, и писарю - четвертной, чтобы в случае, если я обращусь за помощью, они мне тут же прислали крестьян.

Кроме того - я приготовил и раздал водку.

Как-то в пятницу днём снова загорелся лес. Пожар быстро и с силой распространился. На мою удачу, был праздник. Я побежал по тропинке прямо в канцелярию писаря. Старшины, проживавшего в моей деревне, дома не было. Пришёл в канцелярию - писаря нет. Мне сказали, что он у любовницы, отсюда за две версты.

Я побежал туда. Дверь заперта. Стучу, стучу - никто не отзывается. Спрашиваю соседей, здесь ли писарь, отвечают, что он здесь со своей любовницей и не откроет. Я принимаюсь с силой стучать в дверь, он выскочил из комнаты, собрался драться, но, ощутив в руке червонец, который я ему сразу сую, убирает руки. Ему очень не хочется оставлять любовницу и бежать за крестьянами.

"Я болен...",- врёт он.

С большим трудом и при умеренных угрозах кое-как его уламываю. По пути собираем триста крестьян, и я покупаю двадцать горшков водки с селёдкой и сыром.

Пока я возвращаюсь - уже вечер, и огонь охватил весь лес, и, на моё счастье, перекинулся на другую сторону от усадьбы. Крестьяне сказали, что такой большой пожар они потушить не смогут и будут охранять усадьбу от огня. Посоветовали послать к женщинам за полотном, ими самими вытканным. Полотно надо намочить в воде и постелить на крыши усадьбы.

В надежде на хорошее вознаграждение принесли из всех окрестных деревень бочки, вёдра и кадки и замочили полотно. Триста крестьян приготовили шнапс и разлеглись на траве, ожидая, что огонь подойдёт к усадьбе. От одного их ожидания пробирала дрожь. Вокруг - адский огонь, а они лежат спокойно в ожидании водки после пожара. Я смотрю, как он приближается, а крестьяне молчат. Сердце моё дрожит, голова пылает. Я взбесился:

"Чтоб ты знал, - крикнул я в отчаянии старшине, - я навсегда уезжаю из усадьбы и оставляю её полностью на твою ответственность. Помни, что ты сгниёшь в тюрьме, а Шемет будет терзать твоих внуков!"

Старшина, наконец, стронулся с места и крикнул народу:

"Идём тушить!..."

Пошли в лес, нарезали длинных веток, и триста человек стали в ряд против огня и принялись бить ветками. Медленно наступая, ряд движется вперёд, и глушит, глушит огонь. И так всю ночь шли и били ветками, пока совсем не затушили огонь, который отступил дальше.