Мои воспоминания. Часть 2. Скитаясь и странствуя.

За неделю до этого отец с хасидами подсчитывал, что надо приготовить на шабат для такой массы гостей. Подсчёт продолжался долго. Требовались рыба и мясо, вино и водка, масло, яйца, шмальц, корица, инжир, миндаль, халы, булки, хлеб, и т.д., и т.п. Работы было немало.

Также и реб Исроэль стоял и подряд учил со своими певцами-учениками подготовленные им гимны. Между певцами был и я. Реб Исроэль потел, махал руками, притопывал ногами, командовал, крутил пальцами и мучил нашу память, требуя исполнения новых гимнов. Мы его, беднягу, бросали из холода в жар. Общество не отличалась слишком хорошим слухом, и реб Исроэль буквально обливался потом.

Реб Исроэль имел тут одну задачу: научить нас петь. Петь одному или вместе с нами перед ребе он не хотел – это был посторонний ребе... Как добрый хасид он только согласился сочинить гимны для чужого ребе!... Но петь одному – это уже было выше его сил, и во время всего веселья он себя чувствовал, как бедный и гордый еврей, который хочет уйти, но вынужден оставаться.

Отец командовал готовившими еду, распределив работу на американский манер: одна группа готовила рыбу, другая занималась жареньем, кто-то готовил спирт, а иные просто крутились, как на богатой свадьбе – и вот уж было веселье!

Для трапезы закалывали корову, телят, гуся и кур.

В пятницу хасиды просили меламедов освободить ради ребе хасидскую молодёжь от хедера. Я, однако, как "полковничий сын", освободился ещё в четверг. И когда мальчики пришли из хедеров, им тоже удалось поработать: было что делать.

Хасиды во всё любили привносить веселье, и когда готовилась рыба, хасид, например, брал рукой щуку и хлестал ею другого хасида прямо по лицу. Подымался хохот. По сути больше шалили, чем работали. Тому выливали ковш холодной воды за воротник, другому давали держать большое блюдо рыбы. Он держал блюдо двумя руками, и каждый его дёргал в это время за бороду, за пейс, за ухо, за нос... а он, бедняга, держал блюдо и ничего не мог поделать. И вместе со всеми смеялся. Что ещё было делать?

Меня отец тоже использовал и тихо, на ухо, сказал:

"Ребе надо почитать точно, как короля"...

В четверг отец послал за банщиком и велел наутро приготовить баню на два часа раньше; а когда она будет готова, тут же сообщить, чтобы ребе пришёл в баню. Микву тоже надо подготовить. Банщик пусть держит наготове котёл горячей воды, и рано утром придут хасиды, чтобы перелить горячую воду в микву для ребе. За всё это банщик получит хорошие деньги.

Наутро пришли в баню четверо хасидов и перелили горячую воду в микву. Около одиннадцати была уже готова баня. Привезли фургон и уселись: ребе со слугой, мой отец с реб Ареле и ещё несколько уважаемых хасидов – должен был быть миньян – и отправились в баню. Отец взял также меня: он считал, что мне следовало находиться как можно ближе к хасидам, тем более – к ребе.

В бане имелся вместе с ребе миньян хасидов. Собравшиеся с большой робостью разделись и сели в парной бане вокруг ребе с шайками воды. Как мне помнится, никто не мылся. Только смотрели на ребе, на его голое тело, смотрели со страхом, смешанным с любопытством, точно, как дети смотрят на большую, чудесную игрушку.

Ребе не спеша мылся, одновременно покряхтывая и блестя глазами. В тусклом свете бани тело ребе странно белело. И мне, маленькому мальчику, казалось, что его голое тело с каждой минутой увеличивается вдоль и поперёк.

Тем временем прорвалось ещё с десяток нахальных хасидов, желавших во что бы то ни стало, хоть сквозь железо, проникнуть к ребе. Сели у двери с шайками и тоже смотрели на ребе. Главное для них было – увидеть хоть на расстоянии частицу нагого тела ребе.

Вымывшись, ребе пошёл вместе с моим отцом и реб Ареле в микву. Я тоже за ними потащился. Ребе стал по горло в воду, а борода его была полна сверкающих капель. Было странно: ребе, еврей с большой бородой, стоит в микве.

Из миквы ребе со своим обычным кряхтением вышел и стал одеваться. Хасиды – за ним. Всё это происходило очень медленно. Понятно, что от самой бани хасиды не получили никакого удовольствия. Обычно всегда мылись и парились. Но на этот раз все были полны священного трепета перед ребе. Лицо его выражало удовольствие от того, что он себя освящает и очищает перед служением Создателю, а хасидов воодушевляло каждое его движение.

Окружающие быстро натянули на себя рубашки со штанами и не сводили глаз с ребе. Его одевание длилось долго. Не торопясь, он спокойно оделся. В час дня, слава Богу, вышли из бани, а дома ему тут же подали немного сладкой водки и яичную лепёшку с куском рыбы.

В пятницу явилась вся община брисских хасидов, и дом был полон евреев – голова к голове.