6 января, в самый день Крещения, мы отплыли из Ниццы на военном пароходе «Рюрик», направляясь к Чивитавекия. С сожалением покинула я чудные берега Средиземного моря. Мне казалось, что я оставляю так много своего на этом прибрежье, и грустно мне было при мысли, что не услышу более говора волн, нашептывающих так много моим думам. Но мы ехали в Рим, и я с радостью переносилась к ожиданию встречи моей с всемирным городом. Погода выходила из ряду вон по своей мягкости и прелести. Было теплее, чем у нас летом. Мы оставались все время на палубе, где устроен был тент для защиты от слишком ярких солнечных лучей. Вечер этого дня был очаровательный. Пароход наш тихо рассекал без борьбы темно-синее море, гладкое и прозрачное, в котором по временам плескались дельфины. Темно-синее небо подымалось высоко и блистало мириадами звезд. Легкие тучки быстро перебегали по его пространству, и мы следили за луной, которая то скрывалась под этими тучками, то выступала, озаряя нас вдруг своим блеском и кидая свои лучи, играющие на поверхности воды. Я стояла на палубе, прислонившись к мачте, с одним из наших спутников, перебирая вполголоса прелестные стихи Лермонтова:
На другой день вечером мы прибыли в Чивитавекия, но остались до следующего дня на пароходе. Утром же, простившись с капитаном Баженовым и офицерами, выехали в экипажах под охраной папских жандармов, так как в то время водились в этой местности разбойники. На пути далеко от Рима мы увидели купол собора Св. Петра и послали ему горячий привет. Было уже совершенно темно, когда мы остановились в Европейской гостинице в Piazza di Spagna381
, где были приготовлены помещения великой княгине и нам. За обедом с остальными лицами свиты послышался голос великой княгини Марии Николаевны, звавшей нас. Она приехала, чтобы встретить великую княгиню Екатерину Михайловну, и, сойдя по лестнице, вошла, чтобы поздороваться с нами. Дочери ее были в Петербурге, но она проводила зиму в Риме со своими сыновьями и выразила намерение видеть нас часто.