Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

Директором училища был во время моего в оное поступления инженер-полковник Шефлер{291}, переведенный из Генерального штаба, называвшегося тогда свитою Его Величества по квартирмейстерской части. Он умер в чине генерал-майора и в должности помощника директора Института путей сообщения. Командиром роты был Строительного отряда майор Шулениус^н, переведенный из армии. Он был впоследствии ротным командиром и потом казначеем в Институте путей сообщения; умер генерал-майором в отставке. Оба, кроме русских орденов, имели прусский орден Пурлемерит{292}, тогда довольно обыкновенный в русской армии. Должность инспектора классов исправлял ротный офицер училища, Строительного отряда подпоручик Краузенекер{293}, бывший воспитанник Строительного училища. Он был впоследствии ротным командиром, а потом библиотекарем в Институте путей сообщения; умер на службе в штаб-офицерском чине. Через несколько времени по моем поступлении инспектором классов был назначен инженер-подполковник Эмме{294}, а Краузенекер к нему помощником.

Шефлер был человек добрый, но очень вспыльчивый, небольшого ума; сверх директорской должности он преподавал военные науки в Институте инженеров путей сообщения; впоследствии это преподавание было поручено майору корпуса инженеров путей сообщения Петру Александровичу Языкову{295}.

Шулениус был также добр и также очень вспыльчив; он был сильно ранен и по этой причине еще более раздражителен. Он, несмотря на свое ничтожное образование, умел вести себя с воспитанниками лучше Шефлера; ко мне был снисходителен. Так как Шулениус часто бранил воспитанников, то его называли собакой и в классах на черных досках рисовали собак с его лицом и двумя крестами на шее, которые он обыкновенно носил. Эти карикатуры Шулениусу не раз пришлось видеть. Краузенекер, человек недурной, имел образование настолько, насколько можно было его получить в Военно-строительном училище, в котором, сверх того, и учился посредственно. Он в молодых летах и в малом чине занимал довольно важное место по протекции Шефлера, на дочери которого впоследствии женился. Он меня недолюбливал, вероятно, за то, что я, при немецкой фамилии, был совершенно русским, а не немцем.

Воспитанники, как в институте, так и в училище, разделены были на две партии, враждебные между собою: русских и немцев, но в училище последняя партия не была преобладающей.

Кроме Краузенекера, были еще ротные офицеры, не получившие никакого образования и весьма ограниченные во всех отношениях. Они и Краузенекер поочередно дежурили.

Эмме был человек образованный, но как-то по-своему; сверх инспекторской должности он читал в училище курс построения. Курс его был наполнен такими подробностями, что он успевал прочитывать только небольшую часть курса; он объяснял, что изыскания для составления проекта сооружения самого маловажного требуют несколько лет изучения, что выбор места для забивки кольев при нивелировке требует также строгого изучения, и о забивке кола и протягивании измерительной цепи читал длинные лекции. Как теперь все это далеко от нынешнего способа постройки, по которому целые сотни верст железных дорог, с значительными великолепными мостами, огромными станционными и другими важными сооружениями, возникают в два года, а иногда и менее. Про Эмме говорили, что он написал только часть курса построения, но что объем написанного так велик, что при перевозке его через мост на Фонтанке мост провалился. Эмме замечателен был своею неопрятностью; мундир его был изношен донельзя, что давало воспитанникам повод к насмешкам над ним. Он ко мне был очень расположен.

В училище была церковь, в которую по праздникам водили воспитанников из Института инженеров путей сообщения. Между воспитанниками института и училища была постоянная вражда. При поступлении моем в училище воспитанники института носили уже кадетскую форму, но когда они имели еще форму офицерскую, то каждый раз после посещения училищной церкви они оставляли много перьев из султанов, которые тогда носили на треугольных шляпах. Поэтому воспитанники училища прозвали их рябчиками; последние же называли первых фукелами, потому что в первое время воспитанники училища постоянно сидели взаперти; их никогда не отпускали из училища.

При поступлении же моем отпуска по праздникам были допускаемы, но отнюдь не дозволялось ночевать вне училища; то же правило соблюдалось и в институте с того времени, как он был преобразован в закрытое учебное заведение.