Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

Изучение аналитической геометрии и высших математических исчислений было мне легко; достаточно мне было выслушать лекцию, чтобы запомнить ее; я даже отгадывал способы, которые необходимы для преобразования формул с целью получить известные результаты. Я постоянно на репетициях из этих наук получал 10 баллов, т. е. высшие баллы, выставляемые преподавателями на репетициях. До поступления в институт Ястржембского и Пассека в этих науках я не только был первым, но стоял гораздо выше всех моих товарищей. Память у меня была хороша, но тут действовала не одна память, а способность соображать. Эта легкость изучения главного предмета еще более обленила меня, и я почти не повторял уроков из тех предметов, где требовалась одна память. Не мудрено, что я плохо знал эти предметы и получал из них средственные баллы, тогда как при некотором прилежании мог бы получать отличные. Профессор гидрографии Российской Империи инженер-майор Трофимович{349} (умерший в чине генерал-майора), которая также преподавалась на французском языке, заметив, что я хорошо говорю по-французски, объявил мне, что я должен готовиться отвечать из гидрографии на публичном экзамене. Я в своем месте расскажу, как можно было вперед определить, кто из какого предмета будет отвечать на этом экзамене. Для приготовления к публичному экзамену я должен был бы выдолбить наизусть всю гидрографию, к чему у меня не было никакой охоты. Частью поэтому, а частью обиженный тем, что буду на публичном экзамене отвечать из гидрографии, а не из главного предмета, изучение которого так легко мне доставалось, я отвечал Трофимовичу, что я далеко не из лучших воспитанников по познаниям в гидрографии, а чтобы совсем его отвлечь от мысли заставлять меня отвечать из гидрографии на публичном экзамене, я совсем перестану изучать ее. Трофимович погрозил мне тем, что он лично доложит герцогу Виртембергскому о моем нерадении, что он настоит, чтобы я за это нерадение оставлен был на другой год в классе, и что никакие успехи в математике мне не помогут. Он был в милости у герцога и мог бы мне повредить. Но я продолжал лениться по-прежнему, и лень моя не имела дурных последствий.

Трофимович в своих лекциях гидрографии, указывая на то, что ежегодно строящиеся суда, приходя в Петербург, не возвращаются, а здесь распиливаются на дрова, пророчил, что через 10 лет, т. е. к 1840 г., край, в котором суда строятся, обезлесят, и Петербург останется без дров. Я и тогда этому не верил; нечего говорить, что пророчество Трофимовича не сбылось. Скажу даже более, в то время, когда все потребности жизни вздорожали в Петербурге вдвое и даже втрое, одни дрова мало возвышались в цене до 1870 г. и самое возвышение происходило не от безлесья около Петербурга, а от значительного вздорожания рабочих рук и сухопутной перевозки из рощ к рекам. Самое вздорожание дров в 1870 г. было следствием стачки дровяных продавцов, <и потому считаю его временным>. Это не значит, чтобы я не находил надобности изыскивать способ для замены дров другим топливом; лес надо беречь по многим причинам, но я хотел только показать, что опасение, {многими разделяемое}, того, что наш Северный край можно скоро обезлесить, не только было напрасно сорок лет тому назад, но и теперь еще напрасно.