Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

Небывалое, даже немыслимое, в институте телесное наказание, когда о нем узнали в 1-й роте, взволновало всех воспитанников и ожесточило их против Шефлера. Решено было <всеми зависящими от воспитанников мерами> выказать ему неудовольствие и добиться, чтобы впредь подобное наказание, уже осрамившее институт, не могло повториться. До 1 января 1830 г. при входе начальников воспитанники им кланялись, а с этого времени, со введением ружей, установлено было отвечать начальникам, когда они поздороваются, словами: «здравия желаем», с прибавлением тем, которые состоят в генеральских чинах, слов: «ваше превосходительство». Это исполнялось беспрекословно, но когда Шефлер, после совершенной им экзекуции, взошел в 1-й класс воспитанников и поздоровался, то ему никто не отвечал; он повторил еще два раза: «здравствуйте, господа», и все молчали. Тогда Шефлер разразился бранью, уверяя, что заставит с ним здороваться. <Но его брань прошла со стороны воспитанников молчанием.> Это случилось около половины двенадцатого часа дня, когда обыкновенно разносили по классам булки; каждый воспитанник для завтрака получал по одной булке. <Шефлер, взбешенный тем, что не получил ответа на свое здорованье>, приказал, – во избежание того, что иной воспитанник может взять вместо одной две булки, всем выстроиться во фронт и тогда раздать булки воспитанникам. <Немедля несколько голосов закричали «Не надо стоиться», но вскоре слова эти были заглушены криком: «Нельзя не строиться, но не брать никому булок»; это слова были переданы немедля и в низшие классы.>

По выстроении 1-й роты во фронт в коридоре между классами начали, в присутствии Шефлера и эконома Пфефера, раздавать из корзины булки, но никто их не брал. Это еще более взбесило Шефлера; он совал булки в руки воспитанникам, а они бросали их снова в корзинку, отговариваясь тем, что не хотят есть. Шефлер заставлял некоторых воспитанников откусывать булки, что они, по его приказанию, делали, но немедля выплевывали откусанное. Шефлер кричал, шумел, бранился, но ничто не помогло, и он должен был удалиться с Пфефером и булками, не добившись, чтобы хотя один воспитанник взял булку. Лермантов, узнав об этом происшествии, не приходил до обеда, сказавшись больным, а после обеда пришел в сюртуке, будто вследствие болезни (он всегда приходил в институт в мундире). Когда, по заведенному порядку, старший дежурный унтер-офицер подошел к нему с дневным рапортом, он его не допустил до себя, объявив, что после случившегося он более не ротный командир, при чем прочитал выстроенной во фронт роте приличное наставление. Вскоре приехал Базен, сказавший нам, до какой степени неприличен наш поступок в отношении к заслуженному генералу Шефлеру; что же касается до того, что мы не хотели брать булок, то своим французским акцентом сказал: «они не хотят булок, то не давать им булок». Затем он начал лично производить следствие о том, кто подал первую мысль не отвечать на здорованье Шефлера и почему именно не отвечали. На делаемые Базеном вопросы бо льшая часть воспитанников отвечали, что они при приходе Шефлера не были в классе, одни вышли для умыванья, другие для наклейки бумаги на чертежные доски, третьи для других надобностей; некоторые же отвечали, что, будучи сильно заняты изучаемыми ими предметами, не заметили, как Шефлер вошел, а только слышали его ругательства. Я был один из числа наименее рослых и потому во фронте стоял из последних. Когда Базен спросил меня: «Вы не отвечали генералу Шефлеру, когда он здоровался», я прямо сказал: «Не отвечал»; на вопрос, почему я не отвечал Шефлеру, я откровенно сказал, что был поражен, узнав о наказании Шефлером воспитанников института, и вследствие этого не был расположен с ним здороваться; на вопрос, не было ли предварительно условлено, чтобы не отвечать Шефлеру, я, так же как и все прочие воспитанники, заявил, что предварительного условия не было и следовательно нечего и отыскивать зачинщиков. Этим откровенным ответом я заслужил общую любовь и уважение {воспитанников – моих} товарищей, которые сорок лет спустя, когда хотели похвалить мои добрые качества, говорили, что я был всегда таков, и в доказательство указывали на вышеприведенный мой ответ Базену.