Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

В мае 1853 г. А. И. Нарышкин со своим семейством уехал в орловскую деревню, оставив у нас своего старшего сына Сергея{509}, оканчивавшего курс в гимназии. Жена моя, большая охотница до всякой ручной работы, между прочим, занималась и стрельбой из пистолета. Молодой Нарышкин принимал участие в этой стрельбе и по неосторожности повредил себе палец. Это не имело последствий, но подало повод отцу его, вскоре возвратившемуся из деревни, к прочим шуткам, которыми он осыпал жену мою, им очень любимую и уважаемую, прибавить еще то, что она отстреливает пальцы у вверяемых ей детей.

На лето мы наняли дачу в предместье Москвы, Богородском, на р. Яузе. Жена моя, большая охотница до рыбной ловли удочкой, иногда вставала в 5-м часу утра и до полудня занималась этой ловлей, которая постоянно была неудачна; вероятно, рыба в Яузе слишком сыта, чтобы прельщаться червяком удочки; я же, шутя, уверял, что подстоличная рыба слишком умна, чтобы попасться на удочку. В Богородском был небольшой пруд, в котором жена моя также ловила рыбу; по незначительному количеству рыбы в пруде, ее ловилось мало. В одно воскресенье крестьяне Богородского принесли нам целое ведро рыбы, которую они неводом изловили в пруде, говоря, что они сжалились над барыней, сидящею под пекущим солнцем и почти ничего не ловящею, при чем просили хотя малостью вознаградить их труд. Таким образом, выловив всю рыбу из пруда, они лишили жену мою удовольствия. Перед нашей дачей было чистое поле; жена моя часто стреляла из пистолета, а так как перед решеткою нашего садика собиралось всегда много детей, то это подало повод Нарышкину к новой шутке над женой; он говорил, что она перестреляла всех детей в Богородском. Мы часто гуляли по окрестным рощам и собирали в них всякого рода растения, до которых жена моя была также большая охотница; в одну из этих прогулок с Нарышкиным мы нашли дикий желтый розан; жена посадила его в свой садик. За пересаживание всех растений и в особенности желтого розана, Нарышкин беспрерывно подшучивал над моею женой.

Живя в Богородском, жена получила известие, что старый друг ее Александра Николаевна Шубина приехала в Москву больная. Я ее навестил и нашел, что она страдает душевным недугом. По просьбе жены моей, я ее перевез на нашу дачу в Богородское, где, стараниями и уходом за ней моей жены, она излечилась от душевного недуга, который тем более страшил нас, что ее мать уже давно сошла с ума и в глубокой старости находилась в том же положении. A. Н. Шубина, по своей охоте к деятельности, лицо весьма замечательное, а потому я скажу о ней несколько слов. Ее отец{510}, в своем доме, в Москве на Малой Дмитровке, когда я был еще холостяком, – давал танцевальные вечера, на которых бывал я и дочери H. В. Левашова, дружные с дочерьми Шубина. По смерти последнего, довольно значительное состояние попало в руки его сыновей, которые запутались до того, что все их имение назначено было в аукционную продажу. Родная их тетка, лучший друг моей покойной тещи – Е. П. [Екатерина Петровна] Дубянская{511}, жившая до самой своей смерти в доме генерал-адъютанта Николая Васильевича Зиновьева (в Петербурге на Фонтанке близ Аничкова моста), которому по мужу{512} она приходилась родной теткой, полагала сделать наследницей своего небольшого капитала A. H. Шубину, большую часть года жившую с нею.