Мой врач (СИ)

— Мне нельзя, Финдекано, — наконец, ответил Майрон на его вопрос, — если я попробую, мне не жить. И я не могу… не могу… Если нет возможности, чтобы… Совсем… — Он явно уже говорил с кем-то другим, смотря в окно. — Всё это ни к чему не ведёт. Ни к чему. Никогда. — Он замолчал.

Всё тело Финьо горело от счастья; сейчас он понимал, почувствовал, что Майрон отпустит его и ребёнка. Он вновь поцеловал сына и прошептал ему на ушко:

— Мой Гил-Галад… мой «звёздный свет» … я даю тебе твоё материнское имя, мой сын …

====== 11. Наконец ======

Комментарий к 11. Наконец Здесь повторяется последний кусочек “Моего лекарства” , поскольку самая-самая последняя сцена происходит уже после него, и мне показалось, что как-то глупо отсылать читателя к другому тексту, а потом обратно.

Это окончание фика как такового, но ещё будет эпилог с тем самым альтернативным персонажем, и да, ещё в конце будет, как всегда, пьеса, объясняющая, как случился идиотизм из второй половины эпилога)))))

.27.

Когда он поднял свои лучившееся счастьем глаза, перед ним стоял Майрон в том облике, к которому он привык; огонь снова горел в очаге, переливаясь в чёрно-красных кристаллах на воротнике и плечах одежд Майрона.

— Отдохни пока. Потом я тебя помою и доставлю домой. Завтра во второй половине дня. И положи ребёнка сюда, — Майрон подвинул столик к кровати (Финьо увидел, что в него врезано углубление и дитя не сможет упасть). — Ты можешь задавить его во сне. Не смотри на меня так, я его трогать не буду. Глупый ты, как не знаю что, а ещё нолдо.

Финьо провёл рукой по своей груди; она заныла, и он, стесняясь, спросил Майрона:

— Я не должен пытаться его кормить?

— Я думаю, что ты не сможешь; я ничего не предпринимал специально, чтобы обеспечить это. А если твоё тело действительно к этому готово, и ты начнёшь, то тебе будет очень трудно отказаться от кормления. Ребёнок может подождать до завтра. Дома ты найдёшь кого-нибудь.

.28.

Эмельдир кормила Гил-Галада из бутылочки; так захотел Верховный король — никакой кормилицы. Бедный малыш.

Когда несколько месяцев назад ей удалось привести часть своих людей под защиту Верховного короля Фингона в Дор-Ломин, король пригласил её ко двору, и её ещё тогда поразил его вид: сонный, блуждающий взгляд, бледность, опухшие руки. Она подумала, как ужасно было для него потерять отца, с которым Фингон был вместе больше четырёхсот лет — ей трудно было себе такое представить. Мысленно она приготовилась к худшему и решила, что король умирает от горя. Когда он объявил о своём решении уйти, это только подтвердило её предположения: она не представляла, как эльдар умирают сами по себе (если не от оружия или огня), но ей подумалось, что видеть кого-то рядом с собой в эти некрасивые последние часы Фингон не хотел бы.

Когда король внезапно появился перед ней на снежной тропинке, он сказал ей то, что нужно было знать ей и всем остальным — что у него на руках — его ребёнок, что это его наследник, что его зовут Эрейнион, его имя на квенья — Артанаро, его материнское имя — Гил-Галад, а матери у него больше нет. У него есть только его отец — верховный король нолдор. Супруга Барахира поняла, что Фингон никогда ничего не расскажет ни ей, ни кому-то ещё.

Она не удивлялась тому, что он несколько дней оставался у себя в покоях. Туда заходила только она, чтобы покормить ребёнка и помочь помыть его и поменять пелёнки; она знала, что всё время, пока её там нет — она не подпускала никого даже к лестнице, которая вела в комнату Фингона, — он плачет, то держа малыша на руках, то сидя у окна и глядя на озеро. Она подозревала нечто такое… какое? Она не хотела знать; только чувствовала, что произошло что-то страшное, такое, что никому на свете не надо было знать.

.29.

Маэдрос приехал один, обогнав своих спутников; ему сказали, что Верховный король в саду за домом. Финдекано сидел на земле, играя с маленьким Эрейнионом; он распустил волосы, и малыш то дёргал его за тёмные локоны, то пытался повязать на них одно из украшений. Финьо, исхудавший и бледный, выглядел совсем юным; косы стали заметно короче.

— Финьо, — сказал Маэдрос; он потянулся к кузену, и они сомкнули руки; ребёнок испуганно придвинулся к отцу, во все глаза глядя на высокого незнакомца.

— Не бойся, — Финдекано положил руку Маэдроса на темноволосую головку сына, — это твой дядя Майтимо…

Маэдрос погладил его по мягким, каштановым с пепельным отливом волосам. Если Финьо был просто похож на Финвэ, то Эрейнион был просто его маленькой копией.

— Я сейчас был так счастлив… он, мой Эрейнион, мой Гил-Галад, мой Звёздный Свет и ты… мне больше ничего не нужно… — сказал Финьо. Майтимо видел, что он с трудом сдерживает слёзы. — Пожалуйста… когда меня не станет, позаботься…

— Не надо так говорить, Финьо.

Лицо Финдекано потемнело; он смотрел куда-то в сторону.

— Нет… не позаботься. Просто обещай мне одну вещь.

— Что?

— Если мой сын встанет на пути твоей Клятвы, я требую, чтобы ты пощадил его. Обещай мне это.

Маэдрос оцепенел.

— Я не могу этого обещать.

— Можешь.

— Такого никогда не случится…

— Ты должен мне обещать, Майтимо.