Мой врач (СИ)

— Она говорила, что у неё был сын, и я подумал…

— Её сын умер, — ответила Эмельдир. — Она — не мать Эрейниона.

Эмельдир хорошо помнила этот разговор. Многие нолдор были похожи друг на друга — высокие, тонкие, темноволосые; такими были и многие авари, и поэтому сходство между сыном Фингона и его няней казалось вполне естественным, но сейчас, когда они вместе укладывали ребёнка, ей подумалось, что сходство между юной эллет и сыном короля слишком велико. Она не знала, как спросить, но, в конце концов, сказала прямо, так, как умела. Внешность эльдар часто бывала очень обманчива, и она так и не научилась определять их годы на глаз, но она сочла, что Пиокка всё-таки находится в том возрасте, когда у эльфов бывают маленькие дети.

— Послушай, как ты… как ты… неужели ты отказалась от своего ребёнка, чтобы он стал королём? .. Я это могу понять, но как же… Ведь он никогда не назовёт тебя матерью. Разве он сможет уважать тебя?

Пиокка резко встала и обернулась к ней. Она говорила тихо, чтобы не разбудить Гил-Галада, но она была разгневана, и её глаза горели такой яростью, как у самого Фингона или Финголфина перед сражением. Эмельдир отшатнулась.

— Как ты можешь такое говорить? Мы не бросаем своих детей. Никогда. Что бы ни случилось. Они могут оставить нас, уйти… такое бывает, но отказаться… нет, никогда! Я могу тебе поклясться памятью моего мужа, что я не рожала этого ребёнка.

— Но ты ведь что-то об этом знаешь, так ведь? Ты… видела, как он родился? — Эмельдир подумала, что она может быть сестрой или ещё какой-то родственницей настоящей матери Гил-Галада.

— Это не то, что тебе или кому бы то ни было, следует знать, — ответила Пио. — Я… я видела его мать беременной, вот и всё. А ты, женщина, могла бы уважать Кано, если ты зовёшь его своим королём. — Она успокоилась, села и добавила:

— Он вот мне не король, я и то не стала бы стараться про него разузнавать, если бы была на твоём месте.

— Но ведь… — Эмельдир могла бы честно сказать «но интересно же», но не сказала. Вместо этого она сказала другое, о чём тоже часто думала. — А мать его не объявится? Не захочет его… забрать?

Пиокка отрицательно помотала головой.

— Не объявится. И Кано никому не отдаст его. Никогда. А если хочешь знать моё мнение, то я ни Кано, ни отца его Нолофинвэ за желание продолжить род судить не буду, но я бы так не поступила, вот и всё. Про Кано не думай плохо, он никому ничего не сделал дурного, только себе.

Майтимо пришлось удовлетвориться тем, что он услышал от Эмельдир, которая отчасти (лишь отчасти) передала ему свой разговор с Пиоккой. Даже после этого Майтимо не смог преодолеть своей неприязни к эльфийке.

За несколько дней до отъезда Гил-Галада Майтимо, наконец, решился; утром он зашёл в комнату Фингона. Гил-Галаду ещё не исполнилось семи, но он был эльда, и для человеческого ребёнка он выглядел лет на девять-десять. Здесь были Пиокка и Фингон.

— Но ты же поедешь с Гил-Галадом? — спросил Фингон у Пио в очередной раз, всё ещё не в силах поверить, что отпускает сына.

— Конечно, дорогой мой, — отвечала она и погладила Финьо по руке. — Я никогда не брошу его.

Майтимо посмотрел на неё. Ему хотелось попросить её оставить их наедине, но он понял, что это невозможно. Ему не хотелось говорить при ней то, что он хотел сказать, но он подумал с горечью, что ему могут понадобиться свидетели.

— Финдекано… — сказал он, — и ты, Артанаро Гил-Галад… я передал вашему отцу и деду верховную власть над нолдор. Но я сейчас должен признаться вам, что сделал это не полностью. Есть нечто, Финдекано, что я должен был отдать твоему отцу ещё тогда, но я просто не смог заставить себя это сделать, хотя я отказался от нашего первородства. Я хочу отдать это тебе, Гил-Галад, как старшему из наследников Финвэ.

Майтимо снял с шеи тонкую медную цепочку; на ней висел костяной полумесяц (хотя какой «месяц», подумал Майтимо, — когда это сделали, не было ещё ни месяца, ни солнца).

— Ты говорил, что это память о Средиземье, — сказал Фингон, присмотревшись, — я думал, что это подарок от кого-то из Дориата. В Амане я не видел это у тебя…

— Я получил её от моего отца здесь, перед тем, как его не стало; к счастью, я побоялся взять эту вещь с собой, когда вёл переговоры с Морготом; поэтому она не пропала. Отец получил её от Финвэ после того, как тот последовал за ним в изгнание в Форменос, а так Финвэ всю жизнь носил её на себе, не снимая. Финвэ получил эту вещь здесь, в Средиземье…

Майтимо протянул левую руку и, стесняясь, как всегда, когда ему приходилось иметь дело с маленькими детьми, погладил Гил-Галада по волнистым кудрям. Пиокка тоже протянула к нему руку; они коснулись его одновременно. Он надел цепочку на шею Гил-Галада.

— Теперь оно твоё, — выдохнул Майтимо.

— Теперь оно твоё, — сказала она.

Она сняла с себя и надела на Гил-Галада вторую половину украшения.

Это был такой же костяной полукруг-подвеска; лучи звезды, уходившие за край на подвеске Майтимо, продолжались на той, что носила она.

Фингон оцепенел. Майтимо первым справился с потрясением и спросил:

— Откуда это у тебя?