Мой врач (СИ)

— Я… — Майтимо посмотрел на свою искалеченную руку и прикусил губу. — Хорошо, я обещаю.

Но неприязнь к ребёнку, которую он всеми силами подавлял с тех пор, как узнал о его существовании, вспыхнула с новой силой. Финдекано пристально посмотрел ему в глаза, словно отражая от сына его злобный взгляд и тихо сказал:

— Мой отец перед тем, как погибнуть, взял с меня клятву, что я произведу на свет наследника. Я ничего не мог с этим сделать.

К ним подошёл один из дворцовых служителей, Финьо кивнул ему и сказал:

— Малышу пора поесть. Я должен побеседовать с братом наедине, оставьте нас.

Служитель протянул руки и Майтимо передал ему ребёнка; когда он взял его на руки, его сердце мучительно заныло. Он понял, что не может испытывать ревности, неприязни к сыну Финдекано — только беспредельную любовь.

— Я чувствую… — начал Финдекано, — я… хочу отослать моего Эрейниона отсюда подальше, на остров Балар, где он будет в безопасности… У меня сердце разрывается, но я понимаю, что дольше нельзя тянуть… Я очень за него боюсь.

— Но ведь, по крайней мере, его мать сможет поехать с ним? — спросил Майтимо.

— Нет… — покачал головой Финдекано. — Нет… её… её нет.

Он опустил голову и, отвернувшись, сказал:

— Нельо… этот ребёнок был самой большой жертвой в моей жизни. Но теперь… теперь всё позади… я не знаю, как много ещё осталось… пожалуйста, не злись на меня больше… Давай просто будем вместе — столько, сколько это возможно.

— Финьо, — тихо сказал Майтимо, — ты же знаешь… я… я знаю, что ты… что ты всегда был готов на всё для меня… И я, что бы ни было, остаюсь твоим, я предан тебе полностью; я тебе верен… всегда, и любую твою жертву и страдание я готов разделить, как некогда ты – мои.

Они обнялись и поцеловались, уже не думая о том, что их могут увидеть.

.30.

После обеда Маэдрос снова надеялся найти Фингона с ребёнком в саду, но на этот раз тут были только маленький Гил-Галад и его няня, с которыми он перекинулся несколькими словами. Он присел рядом с ними на камень; ребёнок оглядывался на него с недоверием; его пугал и строгий вид высокого, рыжего нолдо, и то, что у него не было руки, и то, что для любимого отца «дядя Майтимо» был (он не мог этого не чувствовать), видимо, очень-очень важен.

Майтимо в глубине души ждал, что, как только они увидятся, всё немедленно выяснится, Финьо ему всё расскажет; он надеялся, что Фингон объяснит, что это не его ребёнок, что произошла какая-то нелепая случайность, ошибка, — но нет, никто не спешил ему ничего рассказывать. Он спросил у маленького Гил-Галада, когда у него день зачатия — тот ответил «шестидесятый день зимы». Если это была правда, то получалось, что он был зачат в тот самый день, когда они с Финьо так мучительно расстались. Он гадал, как это могло случиться: то ли Фингон в справедливом негодовании от его отвратительного поведения в тот же день нашёл себе кого-то или что кто-то воспользовался беспомощностью короля так же, как некогда пользовался он сам (ему казалось, что в тот день были пьяны они оба).

Взглянув вверх, Маэдрос увидел на самом верху, в окне башни, то, что ему показалось золотом в волосах Финьо. Он мысленно снова почувствовал под своей ладонью его мягкие волосы, тёплую шею и его сердце сжалось от тоски. Он не помнил, как взбежал на самый верх, под крышу — и действительно, Финьо был там. Опираясь рукой на одну из балок свода, Финьо, наклонившись, смотрел на улицу, он смотрел на Гил-Галада — и пытался снова разглядеть там Майтимо, не заметив, как тот ушёл из сада. Фингон обернулся, смущённый, будто его застали за чем-то плохим.

— Финьо… Финдекано… — он не знал, что хотел сказать ему; не мог отвести от него глаз; сам не зная, как это получилось, рухнул перед ним на колени и склонился к его ногам:

— Прости… прости, пожалуйста! Я очень виноват! Очень! Прости меня, Финьо… ты… я просто хочу знать… когда я приехал, ты меня поцеловал… сказал «давай будем вместе» … Это же само собой, ты знаешь, что я никогда тебя не оставлю, что бы ни было, что я твой друг, брат, союзник, что я друг и твоему сыну тоже. Я просто хочу знать: я… после всего, что было… я окончательно отвергнут или для меня ещё найдётся место в твоём сердце? Я любил и был любим все эти годы, я знаю; даже если я больше не твой избранник… — дальше он не смог говорить.

Фингон долго смотрел на него, ничего не отвечая; Майтимо поднял глаза, и ему стало не по себе от этого взгляда. Он заплакал от растерянности. Слова любви мешались у него в груди с горькими упреками; ему хотелось сказать — «Как же так? Все эти годы я пылал к тебе искренней, супружеской любовью, я чувствовал жажду, которую никакой другой источник не мог утолить, я до сих пор её чувствую, а ты? ..». Майтимо подумал, что оказался наказан именно тем, что было всегда для него горше всего — безысходной ревностью, которую теперь ему придётся терпеть и изживать до конца своего земного существования.

— Конечно, Майтимо, — Финьо, наконец, опустился рядом с ним на пол и обнял. — Не надо так… Не плачь… Я люблю тебя, как же иначе? — сказал он и подумал: