— Я так рада снова тебя видеть, — говорит она. — Мы оба скучали по тебе.
— Я тоже по тебе скучала, — думала, что встреча с родителями Ки будет слишком болезненной. Вместо этого мое сердце переполняется любовью. — Так долго, — я качаю головой и тереблю выбившуюся нитку на скатерти. — Ты видела мою мать или Трента?
— Она уехала из города вскоре после тебя, и, насколько я знаю, Трент сейчас в реабилитационном центре. В Аделаиде, кажется
Не хочу говорить о них. Я даже не знаю, почему спросила. Я здесь, чтобы извиниться перед женщиной, которая была мне ближе всех и заменила мать.
— Адина, — говорю я, немного подумав, чтобы собраться с мыслями. — Мне следовало остаться подольше после того, как меня выписали из больницы. Я должна была быть здесь ради тебя и Уоррина. — я с трудом сглатываю ком в горле. — Но я не могла оставаться здесь без Ки.
Она перегибается через стол и берет меня за руки.
— Вы стали целым миром друг для друга. Мы поняли, что ты хочешь уехать подальше отсюда.
Я киваю.
— Я не могла остаться. Было слишком трудно противостоять реальности, поэтому я сбежала от нее, — мои слова вылетают так быстро, как будто они слишком долго были заперты в моем сознании, умоляя, чтобы их выпустили. — Все время, пока я разговаривала с полицией, думала, что произошла какая-то огромная ошибка и Мереки может появиться в любой момент.
— У тебя произошло слишком много чего. Я и Уоррин хотели, чтобы ты осталась, но не получилось, — она сжимает мою руку. — Ты должна знать, что мы любим тебя как дочь, и ты всегда желанная гостья в нашем доме.
Я киваю, но больше не нахожу слов.
Немного помолчав, она встает, подходит к духовке и достает форму для выпечки.
— Я приготовила лазанью. Ты голодна?
— Немного, — отвечаю я, не желая быть грубой, несмотря на тошноту.
Поев, мы идем в гостиную и садимся рядом друг с другом на диван. Я смотрю на женщину, которая, как я надеялась, когда-нибудь станет моей свекровью, и вижу, как тяжело далась ей потеря единственного ребенка. Она, кажется, выглядит более постаревшей, чем пять лет назад, и морщинки вокруг ее глаз заметнее из-за эмоциональных трудностей.
— У тебя все в порядке? — спрашиваю я.
Она придвигается ближе ко мне.
— Каждый день мы находим покой. Меня больше волнует, как дела у тебя.
— Я все еще ищу покой, но я ближе, чем раньше.
Она кивает.
— Нет никаких временных рамок или дорожной карты для процесса скорби. У всех это происходит по-разному, и никто не должен осуждать других, что они нашли свой собственный путь.
Несколько минут мы сидим молча.
— Ненавижу, что правосудие так и не свершилось, — шепчу я. — Не могу поверить, что никому не предъявили обвинения.
— Знаю, но это бы его не вернуло.
Я киваю.
— Да, но мысль о том, что он мертв и никто… — я не могу закончить предложение. Тот факт, что у Джейкоба и Трента было железное алиби, когда произошло нападение, означало, что мне нечего было предложить полиции, чтобы помочь в расследовании. В тот вечер за живой музыкой собралось так много приезжих, и без свидетелей дело зашло в тупик.
Она вздыхает.
— Я провела годы в злости, обиде и горечи, но потом поняла, что позволяю незнакомцам украсть и мою жизнь тоже. Я сосредоточилась на том, что не могла изменить, как бы сильно мне этого ни хотелось. Это убивало меня, и думаю, что это делало то же самое с тобой, — она встает и подходит к деревянному столу в углу, заваленному бумагами и книгами. Открыв ящик стола, она достает пачку вскрытых конвертов и возвращается на диван. — Спасибо, что присылала мне это, — говорит она. — Последнее особенно меня обрадовало.
Несколько раз в год я отправляла им письмо, чтобы они знали, что я жива. Мне особо не о чем было рассказывать, но я хотела поддерживать хоть какую-то связь. Самое последнее я отправила всего несколько недель назад, и это был рисунок, как рыбачил Мереки.
— Он был со мной, когда я писала эти письма, — тихо говорю я, протягивая ей письмо и указывая на рисунок. — Я знаю, что это звучит безумно, но я так долго чувствовала его присутствие, и это не давало мне горевать. Я знала, что все отрицаю, но мне было все равно. Я видела его так ясно. Он как будто держался за меня.
Слезы текут из ее глаз, и она закрывает лицо руками.
— О, Эмерсон. Жаль, что ты не поговорила со мной раньше.
— Он перестал появляться в последнее время, и мне это не нравилось. Я пыталась притвориться, что у него были веские причины для отсутствия, но теперь знаю, что отпустила его.
— Я тебе завидую, — говорит она сквозь слезы. — В самые темные дни я звала его, умоляя дать мне знак, что он слышит меня. Я чувствовала себя нелепо, но мне просто хотелось увидеть его снова. Мне хотелось обнять сына и сказать, что я люблю его. Я хотела, чтобы он рассказал мне одну из своих замечательных историй, а я не говорила ему, что все это чепуха.
Я киваю, слезы текут по моим щекам.