Мой XX век: счастье быть самим собой

Витенька, если сможешь выручить, то черкни мне записку, ладно? Сам понимаешь, но самые ходовые существительные в нашей семье это – пеленки,кроватки, коляски и т.д.

Поклон всей твоей семье.

1 апреля 1973. Ваши Скопы».

Примечание. Ну, можно ли после такого письма остаться равнодушным к просьбе друга?

7. Несколько месяцев работы в «Литературной России»

Так, по письмам, можно реконструировать некоторые важные события того времени, мысли и чувства, переживания и страсти моих друзей и единомышленников.

Много и разговоров велось вокруг моей книги. Сохранилась отрывочная запись моей беседы с хорошим моим товарищем, славным человеком, талантливым писателем, но к книгам его на рабочую тему я был равнодушен. «Про Клаву Иванову» и другие его повести я читал, но чтил Владимира Чивилихина только за его публицистику, яркую и острую. И он, прочитав мою книгу «Россия – любовь моя», резко обрушился на некоторые ее страницы, вызвавшие у него неприятие и даже какую-то непонятную мне до сих пор озлобленность. Естественно, монолог он свой о книге произнес за столом в ЦДЛ, после изрядной порции спиртного. Приведу то, что можно было восстановить по этим отрывочным записям: «...все написано абсолютно честно... огорчил этой книгой, не можешь приподняться, почему ты чапаешь по традициям: сейчас должна речь идти о другом... В русской литературе не идет речь о том, чтобы разбирать, кто Белов, Чивилихин, нужно выбрать главную идею, есть ли у русского человека совесть... Максимов (Владимир Максимов – один из героев моей книги. – В. П.) – подонок, чуждый судьбам моего и твоего народа. Идет сложный процесс: кто любит Россию, тот выбирает свою степень поведения... Белов, Астафьев, Максимов – ты их не знаешь... Я разошелся с Алексеевым по принципиальным соображениям. Ты не понимаешь, что сейчас происходит. Это маленький этап в поисках! Я делаю вещи, которые абсолютно нужны народу. Я написал о земле, о воде, о воздухе, а ты мне сделал очередной втык. А ты мне сделал гадость. А что ты сделал со мной – просто поразительно. Максимов – гад, а ты уделил ему десять страниц... А из меня ты делаешь мелкую фиговину. Ты уделил мне один абзац... Нам надо учиться быть немного выше групповых пристрастий. Я бы хотел в тебе видеть интересного мужичка... Астафьев – сплошная реклама и пошлость. Нет ни одной свежей мысли, все это говно, это пошло и скучно... Свежая и интересная статья о Булгакове... В чем суть событий? Ты же – мыслящая Россия, я хочу тебя приподнять над тем уровнем, которого ты достиг...»

Не буду комментировать этот монолог, оставлю все так, как сохранилось в этой записи. И привел я его лишь для того, чтобы указать на сложность и противоречивость русского литературного движения, на сложность и противоречивость среди друзей.

На «вольных хлебах» я оставался недолго... Почти три года я наслаждался творческой свободой, работал над новым сборником «Родные судьбы» для издательства «Современник», над новой книгой о Шолохове для Военного издательства, а главное – осваивал совсем непривычный для меня жанр, писал биографический, можно сказать, роман «Алексей Толстой» для серии «Жизнь замечательных людей» в издательстве «Молодая гвардия», бывал у Людмилы Ильиничны Толстой, которая много мне рассказывала о последнем десятилетии Алексея Николаевича... Словом, работой я наслаждался, но не хватало денег, а семья разрасталась: 8 ноября 1973 года родился второй сын – Алексей.

Как раз в эти ноябрьские дни я был у Людмилы Ильиничны, поделился своей радостью.

– И вы уже придумали имя своему сыну?

– Нет, только думаем, еще не решили.

– И вы еще раздумываете? – удивленно спросила она.

Надо сказать, что в то время я был просто влюблен в Алексея Толстого, не раз говорил о своих чувствах в этом доме, и ее удивление мне было понятно.

– Да! Больше не раздумываю – Алексей... Нужно только уговорить Галину Ивановну.

И когда мне предложили должность в «Литературной России», я тут же согласился. Все тот же Николай Иванович Родичев познакомил меня с главным редактором Юрием Тарасовичем Грибовым, успевшим поработать ответственным сотрудником в газете «Советская Россия», в партийной печати вообще. Так, с 1 января 1974 года я стал заведовать отделом критики и библиографии еженедельника «Литературная Россия». Секретариат СП России утвердил меня членом редколлегии.

Вскоре я убедился, что быть самим собой мне здесь не удастся... Каждый понедельник собиралась редколлегия обсудить будущий номер, кому-то нравились предложенные в номер материалы, кому-то нет, приводили свои аргументы, то ли материал слабый в литературном отношении, то ли слишком острый... Обычное, нормальное явление. Приняли меня, казалось бы, неплохо, но так было только на первых порах.