Мой XX век: счастье быть самим собой

Не сердись. Нельзя такие важные вещи, как писание писем мужу, делать под впечатлением сиюминутного несогласия со мной. Всему виной твой взрывной, а потому и вздорный характер, принесший мне много горя и разочарования. Вот и сейчас ты даже не подумала, что значат для меня эти лишние какие-то десять дней. Здесь состоится сессия, так называемые волошинские чтения, впервые организованные за шестьдесят лет нашей власти. Сюда приедут современники Волошина, современники Алексея Толстого. Весь Коктебель будет жить какой-то праздничной жизнью, не гулянки, конечно, что ты вполне естественно связываешь со словом праздник, а праздник духа, победы чести над тьмой и злобой, сколько лет предавали забвению многие русские имена, в том числе и имя Волошина, а сейчас создана юбилейная комиссия и т. д. и т. п. Ведь в воениздатовской рецензии на мое сочинение прямо говорилось, что я делаю Алексея Толстого учеником Волошина, и это резко осуждалось, конечно. Нужно было делать его учеником Горького, тогда другое дело. Но ты всего этого не знаешь и не понимаешь, потому что никогда за эти девять лет не вникала в мою духовную жизнь, в мои литературные интересы и замыслы. Ты все это время была лишь моей женой, матерью моих детей, но никогда не была моим другом, товарищем по моей литературной судьбе и борьбе, что ли. Отсюда и твое раздражение по поводу того, что ты не можешь сходить подстричься, а я тут занимаюсь всякой ерундой, что тебе тяжело, а я тут вроде бы развлекаюсь и отдыхаю.

Но я твердо надеюсь, что слетит с тебя этот вздорный дух сиюминутности, все взвесишь на весах мудрости и терпения и поймешь, что по-другому я никак не мог поступить, ибо надеюсь здесь повидаться со старушками, которые в Москве и Питере мне недоступны, а здесь мы будем в центре этого события.

Целую, до скорого свидания. Виктор Петелин, член СП СССР.

Это я напоминаю тебе, кто я и что работа для меня много значит в нашей общей жизни.

17 мая 1977».

Примечание. С грустью и досадой вспоминаю то время... Как я несправедлив был в этом письме. Да, действительно, Галя много внимания уделяла детям, меньше мне, но на первых порах помогала мне в работе над биографией А.Н. Толстого. Я приносил из архива письма Толстого и его родных, а Галя их перепечатывала. Огромная работа, мне оставалось их только прочитывать и использовать в тексте книги. Но ужас был в том, что Галя забеременела, а я в Коктебеле, родители ее подсказывали, что надо сделать аборт: два сына есть, а Виктору Васильевичу – сорок восемь. Галя ждала меня с нетерпением... Какие тут отсрочки... С моим приездом все и разрешилось: родилась дочь, Ольга, такая долгожданная, какие радостные письма писала Галина Ивановна из роддома. Этого не забыть: радость снова вошла в наш дом.

В. Сорокину из Коктебеля.

«Дорогой Валентин Васильевич!

Сколько я ни пытался дозвониться до тебя, как только ты вернулся на работу, ничего не получилось: только что был, вышел, пошел обедать, уехал в комитет, в ЦК и т. д. и т. п. Звонил и домой, тот же результат. А что же будет сейчас, когда ты стал Секретарем к тому же. Просто с шести утра теперь будем занимать очередь. Ну, шутки в сторону, как говорится. От души поздравляю тебя с новой ступенькой твоей крутой и высокой лестницы, по которой ты добрался, пожалуй, только до середины. Желаю тебе добра и счастья.

Все время вспоминаю о тебе и еще по одной причине: пишу статью об Олеге Шестинском и передо мной твоя статья «Свое поколение», которая помогает мне ориентироваться в поэтических морях и океанах. Как-то встретились мы с ним в Переделкине, и он очень мне понравился своей открытостью, хотя он совсем не такой уж открытый.

Здесь, в Коктебеле, мирно и тихо работаем. Здесь Лихоносов, Михайлов, Сбитневы, а остальных никого не знаю да и знать-то не хочу. Очень устал за зиму. Дорого мне досталась квартира, вымотала всю душу, подскочило давление, чего со мной никогда не бывало, стали раздражать даже дети. Можешь себе это представить?

Как-то в феврале Лидия Матвеевна обещала достать несколько экземпляров моей книги. Может, уже достала? Вот было бы здорово. Вот видишь, хотел обойтись без просьбы, а все-таки сбился с дружеского на просительный тон. О господи, как жизнь тяжела и беспокойна.

Очень был бы рад получить от тебя письмишко. Как у тебя настроение, как дела.

Обнимаю, будь здоров.

Виктор Петелин.

До 30 мая: Крым, Планерское, Дом творчества. Май 1977 года».

Неизвестному лицу из Коктебеля.

«Многоуважаемый и дорогой Георгий Яковлевич!

С радостью обнаружил я Вашу визитную карточку у себя в записной книжке здесь, в Коктебеле, а то бы не знал, что и делать.