Моя армия. В поисках утраченной судьбы

«Тебя, наверно, не устроят мои писания насчет „Идена" <...>. Иден забрался слишком высоко, слишком, разумеется, с точки зрения пользы для его здоровья, и рассмотрев мир, так сказать, с головы до ног и не увидев ничего хорошего и увидев очень много плохого, счел за благо утопиться. Вот в том, есть ли это выход, в том, можно ли переделать мир так, чтобы он был подходящ для Идена и ему подобных, и заключается вопрос, на который я хочу найти ответ. Думаю, что в этом вопросе Лондон был не согласен с Иденом, судя по его статьям (которые помещены в собрании сочинений), по другим его романам, которые я читал, и в частности по „Майклу, брату Джерри" <...>. Я прочел „Лунную долину" и „Лютого зверя". Это, в особенности последнее, конечно, слабее „Идена". Теперь из того, что имеется в этом собрании сочинений, мне надо прочесть „Маленькую хозяйку" и „Морского волка", но я его очень хорошо помню с тех пор, как ты читал его маме. (Стало быть, в своем увлечении я еще и нашу маму, которой все это было чуждо, мучил чтением вслух наиболее жестокого романа Лондона.—Я. Г.)

Ну, пора кончать. Боюсь, что такое длинное письмо займет у тебя столько времени, что его не хватит для выполнения служебных обязанностей, и потому, чтобы не портить твою блестящую карьеру, я кончаю.

Майкл, брат Джека (но не Джерри)».

Ни мой личный опыт, ни проповедь Джека Лондона не произвели особого впечатления на моего брата. Недаром он обозначил как наиболее слабую очень выразительную и профессиональную «боксерскую» повесть Лондона, которую я любил и ценил.

Читавший много и с толком — отнюдь не только по моим рекомендациям, — он, в отличие от меня, не пытался реализовать книжные миражи и выстраивать жизнь в соответствии с ними («синдром Мартина Идена»). Повзрослев, он поступал исключительно по своим внутренним побуждениям.

Уже после армии, в университетские времена и позже, я собирал профессиональную литературу о боксе. Так и стоят у меня на полке книги незаурядных наших боксеров Градополова и Огуренкова.

Я стал заниматься боксом всерьез сразу после поступления на филфак Ленинградского университета. Бокс не входил в академическую программу — в академические часы я занимался самбо, — но существовала, тем не менее, сильная секция бокса, работавшая вечерами. Уж не знаю, каких высот достиг бы я в спорте, но судьба распорядилась иначе. После тяжелой травмы на тренировке — по причине собственного легкомыслия и ошибки тренера, переоценившего мои возможности, — мне пришлось бросить и бокс, и самбо.

В нашем полку спорт поощрялся, была своя футбольная команда — любимцы полковника Коротченко, занимавшиеся исключительно тренировками. А бокс воспринимался как воскресное развлечение. Был, правда, и — условно говоря — тренер, азербайджанец Алик. Боксом он и в самом деле на гражданке занимался, но класс его был невысок. Он главным образом демонстрировал (и нас этому учил) длинные размашистые боковые удары, свинги, по классической терминологии.