Моя борьба

Они не идут на Сен-Дени, а проходят всего Святого Спасителя. В начале XVIII века в каком-то отеле на этой улице жил алхимик Виначчио, производящий золото. Сейчас здесь живет Ральф, который не производит, а тратит золото папы Давая возможность Фаби снимать свои фильмы на видео, купленное за счет папы Ральфа. Певица часто видит его, идущего как во сне. Может, он и на drugs^[47]. Он плывет как сомнамбула, никого и ничего не видя, и певица не мешает ему, наблюдая издалека, думая: «Пусть себе плывет в своем мире». Ральф приятель дружка Фаби. Тьерри. Задиристого молодого человека, одногодки певицы. Чем-то на певицу похожего — вздорно-вспыльчивым характером, нетерпимостью, неуживчивостью и хлопаньем двери. «Ну их на хуй, бастарды!» — хлопает он дверью «Актюэля». «Ну их на хуй, буржуа!» — Тьерри талантливый журналист, не желающий принимать условия конформистского взрослого мира…

Сен-Совёр узенькая, и в ней всегда стоит какой-нибудь автобус с кучей привезенной одежды для оптового магазина. В дверях химчистки всегда стоит ее владелец, испортивший певице бархатные брюки «Криции»! Он, вероятно, не знает, что это такое. Так же он испортил костюмчик «Кензо». Больше певица не ходит в его химчистку, как не ходит ни в какую, потому что французская химчистка — это обман, они просто держат вашу одежду несколько дней, а потом отдают вам ее, и вы еще платите — за хранение, что ли?! Певица все-таки улыбается химчистке — она обнаружила дефекты, принеся одежду домой, и бежать устраивать скандал ей было лень, стыдно, и потом, она не умела — обязательно наговорила бы какого-нибудь мэр-да^[48]. Подружки проходят Сен-Совёр, и певица представляет, как здесь останавливалась карета дюка Орлеанского, банкира Ван дер Хульца, поставляющего Виначчио монеты… Впрочем, они, наверное, останавливали кареты за углом, потому что Людовик XIV установил слежку, и «лютенант-женераль» Арженсон стоял, видимо, в подворотне напротив отеля, Сейчас в подворотне стоит проститутка в блестящем плаще, с грудями наизнанку. Она ходит, как большая, откормленная для «foie gras»^[49], гусыня. И груди ее, как отмороженные щеки младенца, торчат между лацканами плаща.

На рю Монторгёй уже открыты лавочки и базар. Пройдя, Фаби негромко кричит: «Еliе est belled Elie est belle!»^[50] — и певица наигранно обижается. Это она рассказала Фаби, что когда жила еще на Сен-Поль и ходила на базар, слыша крики овощников о том, что «Она красивая!», гордо поднимала голову. Но это было о помидорине! О томатах! Это уже Фаби разъяснила певице. Та все-таки продолжала думать, что и немножко о ней.

— Видишь, какие красивые. Красненькие! — смеется Фаби. — Как твои губы!

На Монторгёй есть мерзкий магазин «Кодек», где все дороже, чем в «Монопри», но он ближе, и певица часто бегает сюда. Иногда проходящие мимо Тьерри и Фаби кричат: «Неу, Star!»^[51], - и певица уверенно оборачивается. (Ну и самомненьице!) Впрочем, она знает шуточки этой пары, подарившей ей свое фото, где похожи они на евреев-беженцев; черно-белая фотография подписана — «Нашей любимой гауляй-терше от старых хороших Мардехаима и Исмаели». Они, как и певица, не прочь развить «чернуху». Когда, слыша их «Эй, стар!», певица в хорошем настроении, то обычно показывает им язык, сжимает кулачок и в уме вопит: «Я еще буду! Буду, стар! Буду стоять на сцене перед тысячами и орать им, бросать вызовы, а они, и вы, парочка, тоже будете вопить от восторга!» Но все чаще этот внутренний монолог забивает другой голос’ «Не буду, никогда не буду стоять на сцене перед тысячной толпой и не буду вопить, не узнают они крика моей души и сами никогда не закричат от восторга…» Писатель за такие упаднические настроения обругал бы певицу. «Мы победим!» — говорит он, вставая перед зеркалом со сжатыми кулаками. «Кто — мы? — думает певица, — раз мы уже не вместе…»

Застекленный зеленый бар на Сен-Дени был забит людьми из Ле Алея. Фаби поцеловалась с приятелем в усах, и они пошли вниз Для избранных место было внизу, в дискозале, где днем никого не было и где одиноко вертелся шар из зеркалец. Усатый приятель быстро принес ведерко с бутылью белого и три бокала. Подружки перемигнулись и подняли бокалы: «Чин-чин!»

* * *

— Нет-нет, Маша. Каждый день кто-то опаздывает. Хозяйка делает мне выговоры… Тем более вы уже возбуждены… Мне совсем не хочется быть надсмотрщиком, но я ничего не могу сделать Отдохните сегодня уж…