Моя борьба

Маленькой полупролетарской девушкой, от которой L’Homme a la moto убегает в город, на Елисейские Поля, к певице кабаре.

За ними завыли сирены полицейской машины. Марсель затормозил и остановился у тротуара на рю Рояль, впереди был виден Мадлен. Марсель снял шлем и быстро успел сказать тоже уже снявшей шлем Машке: «Ne t’inquiete pas!»^[167]. А полицейский уже шел к ним Он уже стоял рядом, французский flic^[168]. Рация в машине громко работала. Полицейский взял документы Марселя и подошел к своей машине, видимо, чтобы проверить по рации. Машка думала, что наверняка в документах как-то обозначено, что Марсель был в тюрьме. И теперь их будут долго проверять… Она стояла на тротуаре, рядом с маленьким ресторанчиком И уже кто-то вышел на порог, поучаствовать, поглазеть, может быть, сейчас будут заламывать руки и арестовывать. За окном ресторанчика отодвинули занавеску — видна была свеча на столе, и два мужика лыбились Машке, жестами звали ее к столу, показывая на бокалы и на бутылку вина, приглашая выпить и бросить своего задержанного мотоциклиста. Гогоча. Мария сделала такое лицо, показывая будто, что нехорошо оставлять товарища в беде. Мужики удивленно выпили. Удивленные на лояльность?

V Как всегда, женский голос доносился из рации полиции, пропадающий и появляющийся. И Машка подумала, что женщины выполняют поганую работу — будто в белье роются, там, на другом конце провода, проверяют белье и доносят — грязное или нет.

Минут пятнадцать их держали. Наконец отдали Марселю бумажник с документами. Полиция уехала первой, они дали ей уехать, долго надевая шлемы, долго проверяя одежду и мото.

— La vache!^[169] У меня в кармане здоровенный кусок гашиша!

— А что ты нарушил?

— Ничего. Они проверяют, потому что только что двое на мото совершили вооруженное нападение, в районе Елисейских, мы же оттуда ехали, я не понял название улицы только… Merde. Надеюсь, что не тех, кого надо, проверяют.

— Они приняли нас за бандитов?! — Машка с горящими глазами и открытым ртом была очень горда.

Почему так получалось, что’ все и всегда сочувствовали бандитам!? Машка уже воображала, что это таки они с Марселем совершили нападение и-вот теперь убегают, она наклоняла опять корпус на поворотах. Или они из группы «Аксьон Директ», те, кого не арестовали еще.

Они уже объехали круг Оперы и неслись по пустынной Четвертого Сентября, вливающейся в Реомюр. Машка давно уже не встречала грузовик с картонщиками. Она раньше возвращалась теперь из кабака. Ее ждал Марсель. Или она бежала, ехала к писателю. Они договаривались, что она придет ночью, и писатель не спал, ждал ее. И когда она приходила, он не говорил ей «ложись», они разговаривали. Это было как в анекдоте о русских алкашах — «А поговорить?» Потому что работа — это одно, а после — это как бы затормаживание всех механизмов. Потому что невозможно, придя из кабака, когда всего двадцать минут назад был ор, крики, шум, музыка, свет, все в дыму и в алкоголе, музыка, музыка, в ушах еще звучит, когда ложишься, «да с той старинною-ууу!.. мучала меня-ааа!» Браво! и сразу уснуть?

Они въехали на Святого Спасителя через маленькую и всегда темную улочку, где Машка однажды нашла кружевную скатерть, только стелить ее было не на что. Круглый стол был у писателя. А если бы и у Машки был, где его поставить? Да и зачем?.. Марсель приковал мото к столбику цепью с большим замком. На небольшой площадке стояло несколько таких столбиков. А над ней, над площадкой, стена здания с малюсенькими окошечками, может быть, туалетов, и вся она, высоко вверх, была украшена каким-то абстрактным произведением. Немного уже выгоревшим, днем было видно. Это были какие-то флюгеры, при ветре они вращались и показывали свои абстрактные бока. А Машка всегда думала — сколько лет автору этого произведения: 50, 60, 70? Потому что, чтобы получить заказ от города, а это ведь городское здание, значило — иметь кучу piston^[170] в мэрии, в министерстве культуры, в конкурсной комиссии, принимающей проекты, то есть надо было давно уже вертеться, чтобы знать людей. Сейчас, правда, было легче, наверное - piston могли быть из любой партии. И социалистов, и шираковцев Но, с другой стороны, министр культуры был шира-ковцем, а Ширак был всегда мэром помимо, теперь, премьер-министра. Знакомый художник Машки утверждал, что сейчас процветает искусство социалистов. Что это такое, Машка не знала. Ей нравилось, что в Париже ставят какие-то сумасшедшие скульптуры, иногда совершенно вдруг Но, с другой стороны, это было липой. Что значит вдруг?! Кентавр стоял Цеза-ровский. И с головой Пикассо! А не вдруг! Фонтан веселый, как называла его Машка, на площади Стравинского, был со скульптурами де Сант Фаль, таких змеев она и для духов делала И Цезар и она были из группы Ив Клайна, еще из шестидесятых годов… А Дюбюфе умер, и ни одной его скульптуры не было — не услужил кому-то, значит, ни социалистам, ни шираковцам. Впрочем, социалисты его таки себе, себе оттяпают — поставят его скульптуру в 91-м году: перед павильоном «Жу де помм»…