Моя борьба. Книга пятая. Надежды

Вернувшись в квартиру, темную после улицы, я заплакал. Улегся в кровать и попытался заснуть, но не вышло, источник сна во мне иссяк. Оно и неудивительно – накануне я проспал четырнадцать часов. Оставалось лишь лежать и читать, дожидаясь, пока сон вернется.

* * *

Через несколько недель мы с Туре создали группу. Ингве наконец доучился, он искал работу, сидя на пособии по безработице, и радостно присоединился к нам. Мы нашли помещение в приготовленном под снос здании фабрики, внутри стояла древняя ударная установка, старый микрофон и несколько усилителей Peavey, в углах скопился мусор, потрескавшиеся бетонные стены потемнели от сырости, в конце осени холод там стоял жуткий, но, несмотря ни на что, мы собирались три раза в неделю и пытались что-то изобразить.

Я навещал Эспена в Осло, старался делать это почаще, и потом неделями питался впечатлениями: и от горного путешествия на поезде, когда я устраивался в вагоне-ресторане и читал, время от времени поглядывая в окно на невероятный в своей осенней красоте пейзаж, и от выходных, проведенных в огромной роскошной квартире Эспена. Во время наших бесед я иногда говорил вещи, о которых прежде и не думал, их порождала сама ситуация и восторженность Эспена; внезапно в комнате словно появлялось нечто, она превращалась в некий центр, не для меня с моей сосредоточенностью на себе и на том, что думают про меня другие, нет, то, о чем мы говорили, было вне этого, я словно исчезал, а потом мгновение проходило, и мы снова сидели друг напротив друга за столом, который снова делался видимым. После выходных, проведенных с Эспеном, всегда насыщенных событиями, неважно, ходили мы куда-нибудь или он приглашал гостей к себе на ужин, я всегда возвращался с рюкзаком, битком набитым книгами, которые я читал, пока поезд полз через горы. Однажды мне попалось «Изничтожение» Томаса Бернхарда, книга поразительная, холодная и ясная, закрученная вокруг смерти: родители и сестра главного героя гибнут в автокатастрофе, он едет домой на похороны, исполненный ненависти, что в принципе свойственно бернхардовским персонажам; однако в этом романе присутствовала такая объективность, какой я прежде у Бернхарда не замечал, как будто на первый план выходят сами обстоятельства, всепоглощающие и мощные, они пересиливают злобные и полные ненависти монологи героя, словно смерть утишает даже величайшую ненависть и злобу, она точно поселяется у него внутри, – и это было до того холодно, жестко и безжалостно, но в то же время до того красиво передано через настойчивую и обстоятельную языковую ритмику, проникающую внутрь меня во время чтения и даже когда я откладывал книгу в сторону и смотрел в окно, на снег, который слегка запорошил кустарник, на бурную речку в расщелине; вот так, думалось мне, я и должен писать, так писать я смогу, надо просто сесть и писать, ничего мудреного, – и я стал придумывать начало романа, следуя Бернхардову ритму, и получалось хорошо, предложение за предложением, поезд снова тронулся, я складывал фразу за фразой, а когда вечером уселся за компьютер, все они исчезли. Предложения, сложившиеся у меня в голове, полнились жизнью и силой, а фразы на экране были мертвы и пусты.

* * *

Однажды на радио заглянул Ингве, он пригласил меня в «Гриллен» выпить кофе. Работы он по-прежнему не нашел и не знал, куда себя девать, был готов двигаться вперед, как многие его приятели, но ничего не происходило, он все еще жил на пособие, снимая комнатушку в Мёленприсе, студенческая пора для него закончилась, а ничего другого, нового, так и не началось.

Я сказал, да, конечно, и мы с ним пошли вниз.

– Девушка за нами, – сказал Ингве, – это кто? Только ты погоди, сразу не оборачивайся.

Оборачиваться мне и не требовалось, я видел их, когда мы выходили с этажа.

– Это Тонья и Тересе, – ответил я.

– Слева – это кто?

– Слева как мы идем или если повернуться?

– Слева как мы идем.

– Это Тонья.

– Какая красотка!

– Да, Тонья красивая.

– А чем она занимается?

– На журналистике учится. Работает в редакции общественных новостей.

Мы перешли на ту сторону и поднялись по лестнице в «Гриллен».

– Значит, перед Рождеством она пойдет на вечеринку для журналистов, – сказал Ингве.

– Наверняка пойдет, – подтвердил я, – но ты-то туда уже не попадешь.

– Попаду. И ты тоже.

– Я? А я-то там чего забыл?

– Будешь стучать на ударных. Мы с Дагом и Тине договорились сыграть несколько вещей, а нам как раз ударника не хватает. Я сказал, что ты наверняка не против. Ты же не против?

– Конечно нет. Только надо порепетировать сперва.

– Да там всего шесть песен. Кстати, мы называемся «Деррида-да? – да!»

– Ладно.

* * *