— Глупенькая моя! Я же сказал, что не оставлю тебя, — бормочет Давид, переходя на шепот, прижимая к своей груди и раскачивая из стороны в сторону, как ребенка. — Что все решу. Ты…ты обо мне подумала?! Как я буду без тебя, девочка? Я пытался. Все эти чертовы семь лет пытался. Но не смог, Тея. Как бы хотел, но смог. Мне без тебя…никак.
И это его чертово признание, сказанное тихим надтреснутым голосом, касается самых дальних струн моей души, что натянуты, как оголенные провода. Такие простые, нужные и искренние слова просто срывают с меня чеку.
— Я не хотела, Давид! Правда, не хотела! Это все случайность! Я просто хотела выпить вина, и бокал упал! Я бы не смогла! Когда-то давно хотела это сделать, но не смогла. Потому что я очень слабая.
Рыдаю в голос, вцепляясь в рубашку на спине Давида, как за спасательный круг. Выплескиваю все, что болит. Все, что не дает спокойно дышать и жить дальше. То, что не могу забыть.
Я чувствую, как Хакимов каменеет от моих последних слов. Его невысказанные вопросы повисают в воздухе, как гильотина, давя на мои плечи.
Но, на удивление, импульсивный и резкий Давид, отстраняет меня, большими пальцами стирает дорожки слез.
— Успокойся, девочка, дыши. Тебе просто надо было меня дождаться. Я только что прочел о препаратах, которые ты принимаешь. Их ни в коем случае нельзя смешивать с алкоголем. Это же…
Он не договаривает, но мысль понятна и без слов.
— Я не думала об этом, — повторяю, как заведенная. — Прости, прости меня…
— Тшш, — кладет палец на мои губы, заставляя молчать. — Дыши, девочка. Дыши, Тея, вместе со мной. Вот так. А теперь, — подхватывает на руки, словно я ничего не вешу. — Нам надо промыть, обработать и перевязать твою рану. Надеюсь, порез неглубокий, не хотелось бы ехать в травмпункт. Тебе надо выспаться и отдохнуть.
Давид ногой открывает дверь в ванную, сажает меня на краешек, находит аптечку. Сосредоточенно осматривает руку, ловко обрабатывает, постоянно дуя на порез, и забинтовывает.
Закончив процедуры, также молча подхватывает на руки и несет в спальню. Откидывает плед и осторожно опускает меня на кровать, словно боится сломать. Не бойся, родной, нельзя сделать то, что давно было сделано другим до тебя.
Давид укутывает меня в плед, как в кокон, и сам ложится сзади, несмело обнимая, словно спрашивая разрешения. Переплетаю наши пальцы, выражая безмолвное согласие. Как же все-таки Хакимов тонко чувствует меня: едва голова касается подушки, как веки наливаются свинцом. Даже если бы Давид настоял на разговоре, сомневаюсь, что я могла бы вымолвить и слово: настолько вымотана очередным приступом и опустошена.
— Спи, Богиня, — осторожный поцелуй в макушку оживляет похороненных заживо бабочек в животе. — Все завтра. А сейчас ни о чем не думай. Я буду рядом.
И впервые за семь лет в моей постели спит мужчина в обнимку со мной. И снова это Давид Хакимов.
И также впервые за семь лет после панической атаки меня не мучают кошмары, и я не пью необходимые таблетки.
Потому что Давид и есть мое лекарство и спасение.
Глава 45
Просыпаюсь довольно рано: небо только начинает окрашиваться розовыми красками. И на удивление чувствую себя отдохнувшей и выспавшейся. Хотя за последние годы не было и дня, чтобы я проснулась в хорошем настроении и состоянии.
Пытаюсь пошевелиться, но рука Давида машинально прижимает меня крепче к себе, и он бормочет сквозь сон: «Люблю…».
Эти слова полощут, как нож по сердцу. Семь лет назад, когда с нами не случился тот кошмар, так начиналось каждое мое утро: со слов признания в любви, жарких объятий и поцелуев.
Не выдерживаю и кончиками пальцев провожу по руке Давида, что обнимает меня, как самое главное сокровище. Осторожно, чтобы не разбудить, поворачиваюсь в его объятиях и осторожно касаюсь скул, глаз, губ, убираю упавшую челку. Хочу на тактильном уровне запомнить каждую черточку этого мужчины.
Поддавшись непонятному порыву, в легко, почти невесомо целую Хакимова и выпутываюсь из его объятий.
Также на уровне воспоминаний, совершенно не задумываясь о своих действиях, подхватываю его рубашку, которую он, скорее всего, скинул, когда я уже спала, и иду в душ.
Быстренько сполоснувшись, подсушиваю волосы и, лукаво улыбнувшись самой себе в зеркало, надеваю рубашку Давида на голое влажное тело. Он всегда любил, когда я ходила так по дому. Но еще больше любил их с меня снимать.
Прохожу на кухню и, напевая под нос песенку, подхожу к холодильнику и достаю ингредиенты для блинчиков. Давид всегда любил их с медом на завтрак к кофе. А во мне сейчас бурлит желание его порадовать.
На середине процесса слышу приглушенную вибрацию телефона. Спешу в комнату, чтобы успеть раньше, чем проснется Давид. Пусть отдыхает, по нему видно, что он тоже устал: как физически, так и морально.
Но вибрирует не мой телефон, а Хакимова где-то в кармане его брюк. Сомневаясь буквально несколько секунд, все же лезу за ним, чтобы отключить звук. Думаю, что ничего не случится, если дела подождут пару часов.