Моя бывшая будущая невеста

Давид так и сидит чуть поодаль, опираясь локтями о колени, и смотрит на меня пронзительным, тяжелым взглядом. Он что-то обдумывает что-то решает в этот момент для себя. И его мысли мне явно не понравятся, но у меня нет никаких сил остановить Хакимова.

— Мразь. Какой отец, таков и сын.

— Не без этого, да. Отец Степана перевел мне на счет приличную сумму денег и подарил машину сына. Таким образом он его наказал — папаша знал, что сынок без ума от тачки, и лишил ее, отдав той, кому он сломал жизнь. Цинично, грубо, но он считал, что ловит двух зайцев: воспитывает сына и извиняется передо мной за сломанную психику и полученные травмы. Мне ничего не оставалось, как согласиться. Потому что выбора другого не было. Папаша Степана стер все данные о том, что я была десять дней в больнице. И в своей излюбленной манере дал понять, что ни одна живая душа не должна узнать о том, что случилось, и что я вообще знакома с семейством Киреевых.

Вздрагиваю и вскидываю голову, потому что Давид с силой методично впечатывает кулак в пол, повторяя:

— Сука! Сука! Сука!

Осторожно стекаю на пол и обнимаю Хакимова за плечи, прижимаясь всем телом. Знаю, ему, как и мне, нужно пережить эти эмоции, всю ту ситуацию, но вдвоем сделать это легче, чем по отдельности. Тем более, мы уже пробовали, и у нас ничего не получилось.

— Я помню, что ты приходила ко мне… — голос Давида неживой, глухой, как будто все эмоции разом умерли. Он обнимает меня в ответ, с его разбитых костяшек стекает кровь, но он не обращает на это внимания, поглаживая меня по предплечью.

— Да, сразу после больницы, как только выписали. Думала, что хоть ты меня поддержишь…

— Но я отдал приказ тебя не пропускать. Боялся. Себя боялся, что придушу за то, что сделала. За то, что, как я думал, под другого легла ради финансового благополучия. Или что хуже, чтобы потом с ним остаться, потому что у него нет проблем и денег полные карманы…Идиотом был! Не подумал, не включил разум…Твою верность и любовь как должное воспринимал. Получается, не ценил тебя совсем… Виноват, что связался с ублюдком и фактически привел эту сволочь в наш дом. А еще боялся, что увижу тебя, а ты потом во снах ко мне будешь являться…

— И что, — губы трогает грустная несмелая улыбка, — совсем не приходила? За все семь лет?

— Если бы, — я не вижу, но чувствую, что Хакимов усмехается. — поначалу едва ли не каждую ночь являлась. Потом реже. Через пару лет — раз в две недели, потом — раз в пару месяцев. Ничего не говорила. Просто стояла и с укором смотрела. Плакала. А недавно, прямо накануне нашей встречи в офисе, перестала.

Обнимаю Давида сильнее, зная, что следующие слова ему не понравятся.

— Я тогда решила дать шанс Захару.

Воцаряется давящая тишина. Мне даже кажется, что Хакимов в привычной ему манере взорвется, устраивая скандал. Он даже напрягается всем телом, и я отчаянно желаю стать меньше ростом, исчезнуть, испариться, только бы не попасть под волну его гнева.

Но босс и тут удивляет. Он лишь на мгновение сжимает мое предплечье и грозно выпаливает:

— Пусть не тратит время и не надеется на что-то. Я больше не отпущу тебя, Тея. — И резко меняет тему, показывая, что тема закрыта. — Ты сказала «…хоть ты меня поддержишь»…Что ты имела в виду?

Втягиваю губы и прикусываю их изнутри, настолько сильно не хочу вспоминать тот эпизод через несколько дней после произошедшего. Он такой же болезненный, как и сам факт того, что сотворил со мной Киреев.

Не хочу рассказывать. Болит.

Но лучше пластырь с раны рвать резко и быстро, так ведь?..

— В первый же день, когда меня перевели из реанимации в палату, я позвонила маме. У нас никогда не было теплых и доверительных отношений. Но я думала, что она же мама, сама женщина. Должна мен понять. Хоть как-то поддержать. Я позвонила ей и попросила приехать. Рассказала все, как есть. А она, когда я замолчала и ждала, что мама меня обнимет и пожалеет, подарит немного своего тепла, лишь вздернула бровь и спросила: «Ну, и чего ты сопли развела? Случилось и случилось. В конце концов, ты осталась в шоколаде, получив солидную компенсацию. И на твоем месте я бы присмотрелась к этому Кирееву. Ты определенно ему понравилась, раз он решился на такое. А у твоего Давида проблемы. А со Степаном, глядишь, и горя бы не знала».

Хакимов стонет, как будто испытывает невероятную боль. Как будто сейчас в его душе творится та же мясорубка, что и в моей.

— Как? — глухой вопрос, который Давид буквально проталкивает через горло. — Как ты справилась? Пережила это?

— Я не пережила, Давид, — утыкаюсь в его плечо в поисках поддержки, тяжело дыша. Все же столько откровений за один вечер для меня слишком. Еще тяжело. Еще болит. Ничего не забыто. Хакимов тонко чувствует мое состояние и бережно гладит меня по волосам, невесомо целуя там, куда может дотянуться. — Потому что ты же видел, что со мной бывает, если на пути встречается какой-то триггер, или что-то напоминает о событиях из прошлого. Я до сих пор на таблетках. И, думаю, это навсегда…