Моя чужая новая жизнь

Однажды я подзадержалась — в тот день баня не топилась, а вымыться хотелось. Наверное, пора завязывать с купанием под открытым небом — как-никак сентябрь на носу, а здесь не юга. Вечерами вот прямо уже прохладно. Я чуть замерла, заметив, что один из часовых сегодня Винтер. Шёл опять на своей волне. Винтовка эта ему как седло корове. Впрочем, как и мне. Он не то включил пятилетнюю обиженку, не то действительно решил прислушаться к моим словам, но за пару недель мы едва ли перебросились парой слов. И так не особо общался с парнями, а сейчас вообще ходил как в воду опущенный. Сидел всё время один, да одно что-то вычитывал с таким видом, как будто узнал тайны Масонской ложи.

Почему-то кольнуло тоскливым сожалением, правда только слегка. Всё же я привыкла, что солнечный мальчик всё время был где-то рядом. Пусть я считала его и рохлей, и мечтателем, и тюфяком, он по-своему помог мне пережить первые самые трудные дни здесь. Пронзительно-изучающий взгляд, полудетская ещё улыбка, спокойная ирония в голосе — наверное, я скучаю. Только ему и было дело, что думал и чувствовал Карл Майер. Я конечно включила стерву, да только как иначе? Будь такая ситуация в моём времени (дичь какая-то, но допустим), я бы поржала. Голубой ориентацией в двадцать первом веке никого не удивить, но здесь такие слухи надо пресекать сразу. Винтер заметил меня, но подходить не стал, лишь неуверенно кивнул. Ну и правильно, всё равно бы у нас не вышло даже дружбы, учитывая, что мы по разные стороны баррикад.

Как же я надеялась, что вырытые нами окопы не пригодятся. Очень глупо, учитывая, что всё-таки не в кино снимаюсь, а нахожусь на войне. В тот день у нас были тактические учения, и никто не ожидал нападения русских. Авиаобстрел начался внезапно. Я в шоке застыла посреди поля, глядя, как бестолково метались немцы. Кребс гнал всех к селу, где были окопы и орудия, а там уже командование перехватил Вильгельм.

— Всем в укрытие! — флегматичный юноша сменился на собранного командира. — Хайе, Каспер, к пулемётам!

Я вздрогнула от рёва зенитки. Даже уронила винтовку, абсолютно для меня бесполезную. Явись сюда красноармейцы, я бы даже под страхом смерти не стала стрелять в своих. Отвесив себе внутреннего пинка, дабы выйти из ступора, я быстро прикинула расстояние до окопа. Не, не успею я добежать — земля позади уже вспенилась пылевыми фонтанчиками от пуль.

— Карл! — кто-то цепко схватил меня за руку, увлекая вперёд.

Ну надо же, ботан и тот оказался не таким тормозом, как я. Я тихо вскрикнула — по каске ощутимо прошелся вскользь удар. Вот она как звучит смерть. Фридхельм спихнул меня в окоп и спрыгнул следом, прикрывая моё тельце. На волне адреналина я даже не заметила его тяжести и то, что мы лежали, сжавшись в один комок. Я просто оглохла от стрекота пулемётов, криков, грохота снарядов. Пыль забивалась в глаза, в нос, рот, мешала дышать. Меня била крупная дрожь. Сердце в груди отбивало частый-частый похоронно-заячий ритм. Уже один раз расставшись с жизнью ой как не хотелось повторять такой опыт.

— Всё хорошо, Карл, — тихо пробормотал Фридхельм, чуть сместившись и по-прежнему притискивая меня к себе. Да он что издевается? Нас только что чуть не изрешетили, и я подозреваю, дальше всё будет только хуже. Нервы жгло от страха, что даже окоп, возможно, недостаточно надёжное убежище, что бежать от артобстрела некуда в принципе. По мере того, как шум самолётов удалялся, и пулемётные очереди слабели, до меня потихоньку начинало доходить, что как-то не совсем правильно для двух парней мы лежали. Ну уж очень плотно синеглазка меня прижал. Может, конечно, испугался, и я для него, как подушка-антристресс. С сомнением перевела взгляд на руку, обхватывающую меня за живот, и неожиданно почувствовала, как его губы и подбородок уткнулись в затылок. Когда я только каску успела потерять, не пойму. Не будь я, вроде как, парнем, я бы отреагировала быстрее. Но пока до меня дошло, что он творил, солнечный мальчик несмело коснулся моей шеи своими губами. Это уже вряд ли спишешь на дружеское тисканье. Тем более я всё более явственно ощущала, как в поясницу недвусмысленно кое-что упиралось. Подавляя первое желание прописать лечебных пиздюлей в челюсть, как могла, спокойно развернулась и прищурилась:

— И позволь поинтересоваться, нахера?

— Я знаю, что это неправильно, — сбивчиво прошептал он, упираясь лбом в моё плечо. — Но мы могли погибнуть, и я должен тебе сказать…