Моя чужая новая жизнь

— Господи, Эрин, что с тобой? — подскочил ко мне Каспер. — Пойдём, отведу тебя домой.

Я помотала головой.

— Всё нормально.

Не дожидаясь понуканий гребаного Химмельштоса, я поковыляла обратно. Он, правда, ничего не сказал, да и собственно допрос можно считать оконченным. Девушка снова была в отключке.

— Позвольте обработать её раны.

Я скользнула взглядом по багровым от ожогов ладоням, на которых не хватало нескольких пальцев, на глубокие порезы… Вчера эти гады развлекались, вырезая ей на лбу и груди ругательства.

— Если, конечно, она вам всё ещё нужна живой.

— Как видите, русские твари крепкие, — усмехнулся Химмельштос. — К тому же не вижу смысла тратить на неё время и лекарства.

Он вышел, и солдаты, проворчав, что опять придётся тащить русскую обратно, тоже свалили на перекур. Я осторожно подошла к девушке. Снова это мерзкое чувство беспомощности. Сейчас я ничем не могу облегчить её мучения.

— Господи, да скажи ты им что угодно, — в сердцах пробормотала я; по крайней мере именно так бы я на её месте и сделала. — Необязательно же никого предавать. Зовут Василиса Пупкина, в отряде три человека. Ткнула в любое место на карте. Что сложного?

Девушка медленно открыла глаза и слабо усмехнулась.

— Ну да, а то фрицы совсем дураки. Проверят, что там никого, и снова всё по новой.

— Ну, знаешь ли, всегда есть, что ответить: «Партизаны на месте не сидят, успели уйти». Разве это не стоит того, чтобы избежать мучений?

Я ожидала увидеть в её глазах что угодно: ненависть, презрение, но только не эту… жалость, что ли? Она смотрела на меня как на существо с другой планеты.

— А ты представь, что было бы, если бы все вот так боялись? Вы ведь лихо начали. За считанные месяцы оккупировали почти полстраны и уверены, что мы проиграем, а мы будем бороться до последнего. Мы заставим вас понять, что никогда не сдадимся. Наплести с три короба, чтобы спасти свою шкуру, — это легко, но у меня другая цель. Вы должны понять, что мы никогда не прогнёмся. Будем стоять за свою страну до последнего.

Мне трудно было это понять. Как можно поставить интересы страны выше своих собственных? Но чисто теоретически да, я прекрасно понимала, почему эти герои молчали до последнего. Молчание, которое не сломить никакими пытками — тоже сила. Эти сволочи потому и бесятся, что понимают — этот народ не сломить ничем.

На следующее утро я снова сидела как на иголках, пытаясь настроиться на новый допрос, но оказалось, их больше не будет.

— Раз она продолжает упорствовать, значит, сдохнет как последняя собака, — заявил Химмельштос. Как ни жутко это признавать, но я вздохнула с облегчением. У неё не было ни единой надежды на спасение, и я сама в подобной ситуации желала бы сдохнуть как можно скорее, но слушая планы Химмельштоса, я поняла, что даже с этим не всё просто. Он не желал её ни расстреливать, ни вешать. Этот ублюдок придумал куда более изощренную казнь. Раздробить ей кости и, подвесив на верёвках, оставить умирать. Кто-то ещё подкинул идею облить её водой, чтобы больше помучилась перед смертью. Всё это «шоу», разумеется, должно было проходить на площади для устрашения тех, кто тоже не желает сдаться. Такой жуткой смерти злейшему врагу не пожелаешь.

— Сделай что-нибудь, — вцепилась я в рукав Вилли. — Ты же тоже командир, хватит прогибаться под каждую сволочь.

— Эрин, ты не понимаешь… Этот посёлок находится под их командованием, — тяжело вздохнув, он сдался.

— Хорошо, я попробую поговорить с штурмбаннфюрером.

— О чём вы хотите поговорить?

Как же ты не вовремя вернулся.

— Вам не кажется, что эта показательная казнь девушки слишком жестока? Мы же не дикари, в конце концов есть законы, принятые в армии.

— Эти свиньи должны уяснить, что их ждёт, если осмелятся посягнуть на жизни или имущество немецких солдат, их хозяев, — небрежно ответил Химмельштос. — Бросьте, обер-лейтенант, вы же не впечатлительная девчонка. Или вы продолжаете исповедовать чушь, что эти иваны достойны иного отношения?

— Я бы попросил вас сменить тон, герр штурмбаннфюрер.

Мне определённо нравится, что у Вилли прорезались зубы, но к сожалению, я хорошо понимаю, чем это чревато, если эсэсманы занесут нас всех в чёрный список. Будем дружно отдыхать где-нибудь в Аушвице.