Моя чужая новая жизнь

— Что ж ты робкий такой? — наседала девица и прежде, чем я успела радикально повлиять на ситуацию, она толкнула меня назад и неумело прижалась губами к моим.

Мать твою! Я конечно много чего делала здесь для того, чтобы удержаться в личине парня, но до половых извращений пока что не доходило. А тут блин то мальчик-гей домогался, теперь вот этот недопоцелуй. В гробу я видела такую богатую личную жизнь.

— Да слезь же ты с меня, — пыталась я увернуться.

— Ты, я вижу, и с женщиной ни разу не был, наверняка даже не целовался, — пробормотала растлительница, продолжая вжимать меня в сено.

В яблочко, детка. Но это не значит, что я не умею целоваться. Когда-то играя в правду или действие мне выпало поцеловать сидящую рядом подругу. Раз уж делать, так не тыкаясь губёшками и заливаясь краской ах-я-ни-такая, а делать на совесть. Вспоминая тот поцелуй Катька ещё не одну неделю как-то странно на меня посматривала и осторожно интересовалась, точно ли меня не тянет к девушкам. Вот и сейчас я решила если поцелую эту дурёху, ей хватит убедиться, что я на крючке, и можно дальше проворачивать фокусы с лесными вылазками. Ну, короче, поцеловала я её, скажем так, на совесть. По крайней мере, моему последнему бывшему хватало от такого поцелуя немедленно возжелать более развратного продолжения.

Олеська, ошалев от таких страстей, вошла в раж, оглаживая мои плечи и спускаясь ниже.

— Всё, хорошего понемножку, — я пыталась перехватить её ручонки. — Слышишь, хватит. Тебе разве не надо блюсти девственность до свадьбы?

Она упрямо потянулась к моим губам:

— Нет уж, гадёныш, по-моему будет.

Да что за хрень-то происходит? Она же сейчас…

— Отвали, — промычала я, чувствуя, как её ладонь скользила вот прям куда не стоит.

Сейчас обнаружит, что там не то что положенной реакции нет, а и того, чем реагировать. Она испуганно вскрикнула, шарахаясь в сторону. Я со всей дури саданула кулаком по сену, слушая предсказуемый вопль:

— Так ты девка!

Глава 8Безответно любить - это pain...

Фридхельм

…мама, у меня всё хорошо. Мы уверенно идём к победе. Союз просто огромен, так что возможно потребуется больше времени, чтобы…

Нет, я не смогу отправить матери подобную чушь. Знаю, она ждёт письма именно от меня, волнуется чуть больше чем за брата. Ну ещё бы — ведь Вильгельм у нас вояка со стажем, не то что я. Желторотый птенец по мнению мамы. Но писать беспечно-ободряющую ложь я просто не в состоянии. Это братец может, не моргнув глазом, нацарапать письмецо пусть и скупое, но главное — сулящее твёрдую уверенность, что у нас всё хорошо.

Странно, по радио постоянно крутят заверения, что наши победы множатся, что фюрер гордится каждым солдатом, сражающимся за великий Рейх. Но мне война пока что несёт поражения одно за другим.

Начать с того, что я вообще не хотел участвовать в подобном. Но уклониться от призыва — значит заклеймить себя трусом и предателем. Знаю, что за такие мысли мне светит концлагерь или вообще расстрел, но не думать об этом я не могу. Там, в Берлине тысячи людей: молодые парни и девушки, мои ровесники — свято верят, что наш фюрер укрепляет страну, защищает её от вторжения коварных врагов. Может, так и было сначала, но здесь, на территории Союза, мы не выглядим освободителями, этакими рыцарями в железных доспехах. Мы захватчики, мы пришли на чужую землю. Как можно на это закрывать глаза, я не понимаю. Мы сражаемся не с драконами и чудовищами, а с людьми, в том числе и ни в чём не повинным гражданским населением. Я смотрю на остальных — они не понимают, что жестокость порождает ответную жестокость. Русские ещё покажут себя. Нам не простят разрушенных городов, сотни загубленных жизней, убитых детей. Но всем нравится рядиться в личины героев.

Даже моему брату. Наверное, было не самой лучшей идеей отправляться в часть под его командованием. Кто бы мог подумать, что дойдет до такого? Никогда ещё мы столько не ссорились. Мы абсолютно разные, но раньше это не делало нас чужими. У нас были общие друзья, мы знали друг о друге всё, и это не вызывало никаких раздоров. Я поддерживал его, когда он решил идти своим выбранным путём, проигнорировав надежды отца. Правда тот быстро сменил гнев на милость, когда Вильгельм получил звание лейтенанта. В нынешние времена быть доблестным воином почётно . Брат же добродушно посмеивался над моей огромной книжной полкой, уверяя, что ни за что бы не смог удержать в голове всю эту кучу стихов. И встал на мою сторону, когда я поступил в университет, доказывая отцу, что у меня светлая голова, и я должен сам выбрать свой жизненный путь.