Я стала можно сказать героем дня — парни заценили мой форсаж, только как-то это не радовало. Нет, сожаления, что спасла этих чудиков, меня не посетили, но раздрай на душе царил знатный. По совести оно выходило так, что я должна была позволить Громову поджарить нас в машине. Ну ладно, геройское самоубийство совсем не моя тема. Но как можно не желать смерти фашистким тварюгам это уже вопрос интересный. Приходилось признаться, что я всё-таки немного привязалась к этим чудищам. Не ко всем конечно — Шнайдера, например, до сих пор терпеть не могу и вряд ли что-то поменяется. Но вот синеглазка, Кох, Каспер, да даже Вилли — им я смерти точно не желала. Также не могло радовать весьма туманное будущее. Как жить-то теперь? То, что мне придётся ещё какое-то время ломать среди немцев комедию, это понятно. Но вот не хотелось бы начинать всё заново в другой роте. Я ведь так и не знала, оставит ли меня Вилли или сплавит гауптману. Файгль вон от меня в полном восторге, непонятно правда почему. Всё равно я мысленно упиралась всеми руками и ногами против того, чтобы перейти под его командование. Господи, мне всего и нужно каким-то чудом продержаться, если я ничего не путаю в исторических датах, ещё пару месяцев.
***
— Зачем нас везут в город? — недоумённо спросил Каспер.
Да какая тебе разница? Обычно вы прёте, куда прикажут, не думая, как толпа зомби.
— Войска СС запросили помощь основной армии, — кратко ответил Кребс.
Что, не справляются? Столько приходится убивать, что нужна помощь? Мы въехали в Кричев. Я так скоро стану знатоком Белоруссии. Когда-то мечтала съездить в Брестскую крепость. За малым не попала и там в центр событий. Как всё-таки жутко выглядят города в оккупации. Деревни, где мы останавливались на постой, всё же особо не трогали, а здесь повсюду стёсанные бомбежками стены зданий, зияющие пустотой проемы окон. На улицах груды щебня, битого кирпича, осколков шифера. Люди, которые изредка встречались, выглядели ужасно — запуганные, лица отмечены той болью, когда теряешь кого-то близкого. Наверное, у многих на фронте отцы, мужья, братья. А ведь это только начало войны. Откуда у наших людей было столько мужества держаться, не сдаваясь долгие годы?
Нас привезли на городскую площадь.
— Вытряхивайтесь и поживее! — поторопил нас Кребс.
Я чуть ли не первой спрыгнула и в ожидании дальнейших приказов залипла на старую афишную тумбу. Точнее на объявление, наклеенное поверх красочных афиш ещё с того, счастливого довоенного времени. На грубой бумаге было отпечатано по-русски и по-немецки:
Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе вещи, будет расстрелян».
* * *
Я сейчас не могла спокойно смотреть ни на кого из них. Отошла подальше за село и не заметила, как ноги принесли меня к реке. Я рассеянно брела вдоль берега и не сразу заметила назойливое жужжание над ухом. Что за чёрт, откуда здесь столько мух? Переведя глаза вниз, я вскрикнула — земля была пропитана густой бордовой кровью. Идиотка, как я раньше не заметила этот уже знакомый острый запах. Точнее что-то такое я отметила краем сознания, но списала на глюки. Слишком часто последнее время меня стал окружать запах крови и смерти. Спотыкаясь, я отступала, не смотря, куда иду. В ушах словно стоял похоронный звон. Вот что значит выражение «земля, пропитанная кровью». В буквальном смысле это запредельно жутко. В очередной раз споткнувшись, я едва не улетела в какой-то овраг и не смогла сдержать вопля ужаса. Это просто ожившая картина из моих кошмаров — мёртвые тела, очень много тел. Мужчины, женщины, дети лежат вповалку в крови. Лица искажены ужасом, болью, открытые глаза смотрят в небо застывшим взглядом. Вот оказывается куда эсэсовцы вывезли городских на расстрел. Люди, виновные только в том, что уродились евреями. Которые, блядь, проживая в другом государстве, умудрились чем-то помешать арийским выродкам! Ноги словно приросли к земле, я не в силах была сделать ни шага.