Моя деревня

Л и н ь к о в. А ты меня племенным выставочным быком-медальонщиком считал? Вот, Иван, прошли темные времена! Кончились! Век космоса-науки зачался. А отношение к крестьянину все прежним остается? Негоже! Никуда не гоже, корень ваш позелененный! Целину рабочий человек, крестьянин распахал! Вот хоть за это одно уж почитать, а не понукать крестьянина надоть! Я это с большой болью говорю, потому как только-то с виду строг да грозен, а душою дите малое.

Б у л а т о в. Постой. Я понимаю. Городским людям, ну, не всем, разумеется, но, как правило, именно городским людям часто непонятен труд крестьянина, непонятны иные его мысли.

Л и н ь к о в. Да академики, ученые люди понимают, почитают, на одну ступеньку себя ставят с крестьянином, что навозом пахнет да лошадиным потом. Беседу ведут. Руководители государства нашего с крестьянином советуются, уважают, слушают, а вы на местах никак не уразумеете, как с колхозником говорить надоть! Кто же, выходит, темнота-то? Уважать! Ценить производителя благ надоть! И не забывать, откудова ты сам вышел! В какой курной избе тебя мать на свет родила. Про это помнить надо. И не только в анкетке писать, а через всю жизнь с гордостью несть. Ты крестьянин — тебе и почет на земле!

Б у л а т о в. Петр Афанасьевич! А сам-то ты так к «Опалихе»?

Л и н ь к о в. Я ему про бога, а он мне про сатану! Ну вас всех! Этот — с семенами, ты — со своей «Опалихой»! Что за неразумный народ пошел…

Б у л а т о в. Нет, товарищ Линьков, обижайся не обижайся, но помяни мое слово: за нынешний скандал нас ох как не похвалят! Тон такой недопустим. Сдерживать себя надо!

Л и н ь к о в. А чего мне себя сдерживать с тобой? Что ты, на мне верхом сидишь? Что я тебе, конь верховой?

Б у л а т о в. Да я, может, в сто раз больше изъянов имею, а вот борюсь с ними. У меня знаешь какой мерзкий характер!

Л и н ь к о в. Ну, вот что я тебе скажу! Ни черта я твоей «Опалихе» не дам! Окромя шила и гвоздя! И спасибо за науку! Теперь жизню, как кобылу, не с зубов, а с хвоста изучать зачну!

Б у л а т о в. Петр Афанасьевич!

Но Катя кашлянула, они резко обернулись и замерли.

К а т я (в пыльном плаще). Карту вам привезла по линьковской пшенице…

Л и н ь к о в. А ну вас всех здесь!

К а т я. Петр Афанасьевич! Миленький! Не надо волноваться! Ведь я же вас так люблю, а вы шумите…

Л и н ь к о в (бурчит). Мне ласка хуже тигра для лошади. Всё! Будьте здоровы! Катерина! Не задерживайся больно! В машине жду. (И ушел. Но тут же вернулся. Булатову.) Своей «Опалихе» передай: завтра не заберут — опосля подвесную не отдам! (И ушел.)

Б у л а т о в (с удивлением смотрит ему вслед). Вот те на!

К а т я. Вот, Иван Романович! Значит, получается такая картина… Кроме нашего района линьковская пшеница в основном распространяется на север Сибири…

Б у л а т о в. Понятно, понятно… Простите, я сейчас очень волнуюсь… Такое происходит… Скажите, вы решительный человек?

К а т я. В чем, Иван Романович?

Б у л а т о в. Вы знаете, Катюша, меня очень волнует один вопрос… Очень. Почему вы не замужем, товарищ Ромашова?

К а т я. Так уж вышло… И кроме севера Сибири…

Б у л а т о в. У вас пыль даже на ресницах… Так почему, вы говорите, не замужем? Мне необходимо с вами поговорить. Надо нам решать. Надо… Вдвоем!

К а т я. Это связано с хлебом? С уборкой?

Б у л а т о в. Да-да. Как это вы догадались?

Гудки с улицы.

Так я вас перебил…

К а т я. Помимо этой карты я отправляю в наше Сибирское отделение сводку. Вот, завизируйте!

Б у л а т о в. Да-да! Неужели вы никого не любите?

К а т я (растерянно). Я… Иван Романович… не знаю, что вам сказать. Я давно, ну, еще когда училась в академии в Москве, любила одного прекрасного человека, а он оказался…

Б у л а т о в. Понятно… понятно… (Взволнованно прошелся по кабинету и вдруг остановился.) Но встретиться мы можем? И поговорить?

Л и н ь к о в (с улицы). Ну, долго там еще?! Катерина!

К а т я. Не знаю… Простите. А если я вас спрошу, вы ответите?

Б у л а т о в. Да.

К а т я. Почему вы до сих пор один? Вы извините, конечно…

Б у л а т о в. Был женат.

К а т я. Развелись? Не подошли характеры? Я так и думала!

Б у л а т о в. Моя жена… В общем, восемь лет тому назад она погибла… во время обвала в горах…

К а т я. Простите! Я этого не знала…

Б у л а т о в. Ничего. Так что я… Ах, вот! Спасибо за карту! Толково сделано!

Линьков в окно подает половину телефонной трубки.

Л и н ь к о в. На, возьми! О! Вот еще слухалка! Скорее, Катерина!

Б у л а т о в. Так мы, значит, договорились?

К а т я. Простите, но мы ни о чем не договорились.

Б у л а т о в. Ну как же не договорились?

В комнату входит  с е к р е т а р ь.

С е к р е т а р ь. Иван Романович! Председатель Шалаболихинского колхоза приехал! У него срочное дело. Примите, пожалуйста.

К а т я. До свидания, Иван Романович!