Б у л а т о в. До свиданья, правда?
Л и н ь к о в
К а т я. Мне нужно идти.
Б у л а т о в. Ну, идите, идите…
К а т я. И я, Петр Афанасьевич, просто не понимаю, да-да, не понимаю: почему вы так упорствуете? Почему вы постоянно ставите какие-то рогатки нам? Как только дело доходит до помощи «Опалихе», так вы начинаете артачиться, так начинаете мешать!
Е ф и м е н о к. Неосновательно! Несурьезно, товарищ Ромашова! Очень даже не по-партийному! Огулом, стало быть, ты обвиняешь. Неправильно! У каждого человека есть свой характер, свои привычки! Просили опалихинские на уборку две машины с шоферами — дали им! Просили подвесную дорогу для подвозки силоса — опять Петр Афанасьевич отдал! Мало того — ни копейки денег с них не взял, в заем отдал! А ты говоришь…
К а т я. Да вы что, Николай Николаевич! Я несерьезно прошу выделить на помощь «Опалихе» на уборку хлеба свободных людей? Несерьезно?
В и н о г р а д о в. Ты, в общем-то, не ори. Не ори. Не надо! С уважением надо к людям подходить! Или теперь в институтах уважению не обучают?
В о р о н. За такие речи в наше время по филейным местам шпарили…
Л и н ь к о в. Хочешь, Катерина, помочь — садись с нами! Не хочешь — ступай! Составляется отчет, готовятся цифры, показатели… Не в последний момент же! Не в час посадки в самолет мне цифры нужны. Али ты не знаешь, что в Москву на совещание еду? Вот, то-то же!
К а т я. Петр Афанасьевич! Я все понимаю, но почему свободным от работы колхозникам не поехать…
Е ф и м е н о к. Да их сейчас не будет, свободных-то, стало быть! Где они? Бригады Чернова, Винника и Шарипова переводим во вторую смену на кирпичный завод. Первую и четвертую овощеводские — на стройку фермы. Молодежно-комсомольские Васильевой и Шишкина — на подготовку зимовки скота. Ну, где они, свободные-то?
К а т я. Все это терпит, Николай Николаевич! А хлеб ждать не может! Если вы меня не поддержите, я буду действовать самостоятельно!
В и н о г р а д о в. Это что же? Партизанскую бригаду сколотишь?
Е ф и м е н о к. Кто же это тебе, стало быть, позволит нарушать советские законы?
В о р о н
В и н о г р а д о в
В о р о н. Шамашедший! Виноградов-то наш шамашедший стал! Давеча яго всего чевой-то перекашивало! Ишь-ишь, как зыркаить! Не иначе — у яго козлячий гриппа зачался! Подвиньсь, Люба, а то ще вкусить, психа!
Т е т к а Л ю б а. Да будет тебе, фасоль кудлатый!
В о р о н. Сама ты соя недоснятая! Катерина, я за тебя целиком! Все правильно, только разве они поймуть! Ни в жисть! О, глянь на ету-то! О! Культура! О! Бобовая!
Б у л а т о в. Здравствуйте, товарищи передовики! К вам в гости проездом!
В с е. Здравствуйте! Здорово, Иван Романович!
Б у л а т о в. Готовитесь в Москву? Отлично! Николай Николаевич, как с отчетно-выборным?
Е ф и м е н о к. Пятого декабря, Иван Романыч, как назначили!
Б у л а т о в. Обязательно приеду! Ну что же, товарищи, приятно чувствовать себя победителями? Приятно. И я-то за вас радуюсь, будто сам к этому отношение имею.
Л и н ь к о в. Спасибо. Если, конечно, заслужили, большое спасибо!
Б у л а т о в. Тебе, Петр Афанасьевич, две особые радости привез.
Л и н ь к о в. Ты все к нам с радостными вестями. То про кирпичный завод, то про дополнительный транспорт. Что же еще-то?
Б у л а т о в. Дело прошлое, но… Как ты себя чувствуешь после скандала с краевым комитетом насчет семян?
Л и н ь к о в. Это-то радость? Нет, Иван Романович! Нерадостная это штука. Очень даже нерадостная. Ты вот говоришь про награды, а у меня все заламывает в нутре… Может очень худым концом все это нам с тобой обернуться.
Б у л а т о в. Ну, вот, так же сам и я себя чувствовал до вчерашнего дня. А вчера… Эх, Петр Афанасьевич! Есть справедливость и большая правда в нашей партии!